«МОЙ ДЕВИЗ — УВАЖАТЬ ЧУЖОЙ ТРУД И ТРУДИТЬСЯ САМОМУ»

Дата: 
20 февраля 2020
Журнал №: 
Рубрика: 

Откровенный разговор с актёром театра и кино, театральным и кинорежиссёром, художественным руководителем мастерской и профессором ГИТИСа, народным артистом РФ Александром Галибиным о жизненных принципах, актёрской карьере, педагогах и учениках, о связи времён и поколений.

Текст: Дмитрий Сурмило
Фото предоставлено пресс-службой театра «Школа современной пьесы»

— Александр Владимирович, наступивший год для Вас юбилейный. Как планируете отмечать «круглую дату»?
— Праздновать в каком-то большом масштабе не планирую. Вообще, считаю, что это сугубо личное дело человека, его семьи и близких. На мой взгляд, выставлять напоказ личную жизнь, а, тем более, заслуги и достижения по поводу и без — не совсем правильно. Мама всегда говорила, что нужно быть скромнее и довольствоваться малым. Следую её завету. Поэтому, когда отмечаем личные, семейные праздники, справляем дома или куда-нибудь уезжаем. К примеру, на мой 60-летний юбилей уехали на Корфу и там в тихой и уютной обстановке прекрасно отдохнули в семейном кругу.

— Проводите ли внутренний анализ — что сделано, чего достигли, что получилось не так, как хотелось?
— Несомненно. Скорее, это связано с неким контролем того, что делаешь. Благодаря ему — не берёшься за всё сразу, иногда отсеиваешь какие-то вещи, которые кажутся уже не столь важными. В такие моменты можно определить баланс накопленных знаний и опыта, а, главное, понять, что хотелось бы оставить после себя. Внутренний диалог с окружающим миром о смыслах и вещах, о коих есть собственное понимание, веду постоянно. Судорожное хватание за любую работу, когда ставишь, снимаешься, играешь и суетливо пытаешься быть всегда на виду, с годами становится не столь важным. Сейчас стараюсь делать больше то, что хочется, быть с тем, с кем хочу. В этом смысле, возраст, наверное, накладывает какой-то отпечаток на человека, и я — не исключение. Многому научили родители. К счастью, мама жива, ей пошёл 91-й год.

— Дай, Бог, здоровья Вашей маме.
— Спасибо. Одно из главных правил, которому они с отцом всегда следовали, — уважать чужой труд и трудиться самому. Думаю, это и мой девиз, которому следую сам и передаю своим детям.

— Советовались ли Вы с родителями при выборе профессии?
— Знаете, нет. И никто ничего не советовал. Моё решение было вполне осознанным: с 11 лет я занимался в Театре юношеского творчества при Ленинградском дворце пионеров, что и определило дальнейшую судьбу. Насколько для меня театр важен, понял потом и уже не представлял, что смогу быть где-то в другом месте, заниматься чем-то иным.

Папа был противником моего выбора. Всю жизнь проработав в киноиндустрии декоратором-постановщиком, он строил каркасы для декораций по эскизам и чертежам, которые ему выдавали, крепил конструкции. В детстве я ему часто помогал, когда он брал меня с собой в экспедиции. Видимо, наблюдая со стороны особенности закадровой жизни, папа не очень хотел, чтобы сын был артистом. Спустя время, всё же признал мои успехи и с уважением относился к тому, что я делаю.

— Ваша уверенность в правильности выбора укрепилась во время учёбы в институте?
— В Ленинградском государственном институте театра, музыки и кинематографии, куда я поступил, поначалу у меня не всё шло гладко. Но это было самое счастливое и радостное время. Считаю, тот период — время расцвета альма-матер. С нами работали потрясающие мастера. Руководитель курса — народный артист СССР и лауреат Государственной премии СССР Рубен Агамирзян. Он возглавлял театр имени Веры Фёдоровны Комиссаржевской много лет и формировал труппу в основном из своих лучших учеников выпусков разных лет. На курсе преподавал заслуженный деятель искусств РСФСР Владимир Петров, один из выдающихся театральных педагогов страны. Иногда, оглядываясь назад, думаю, как много они давали нам, и как мало я взял от них... Но годы учёбы не прошли зря. Опыт приходил с годами, после того, как институт был окончен. Какие-то вещи меня догоняли на старших курсах, что-то осознавал в самостоятельной жизни.

— Приходилось, будучи студентами, участвовать в постановках театра?
— С первого курса Рубен Сергеевич вводил нас в массовку. Ставились выдающиеся спектакли. «Царь Фёдор Иоаннович», на мой взгляд, вписан в историю театра крупными буквами. А вообще наш художественный руководитель — единственный, кто поставил трилогию — «Царь Фёдор Иоаннович», «Смерть Грозного» и «Царь Борис». Во всех этих спектаклях мы были задействованы во время учёбы. После окончания института я играл сына царя Бориса Годунова в третьей «части» трилогии. Роль начал репетировать ещё на четвёртом курсе, а играл её на протяжении трёх лет, что служил в театре.

То, что мы знакомились с театром, его внутренним содержанием, позволило нам, совсем юным, «добавить» к восторженному взгляду на профессию некий опыт, выработать ответственный подход и взрослое отношение к своему выбору. Мастер мудро вводил нас в репертуар, и мы шаг за шагом осваивали азы, многое начинали понимать.

— Когда поступили на службу в Театр имени Веры Комиссаржевской, вам было легче, чем другим новичкам труппы?
— Конечно, мы знали всех актёров, а они знали нас. В репертуарный план мы вошли с двумя студенческими спектаклями «Тиль Уленшпигель» и «Пять вечеров», в которых я играл. Со взрослыми актёрами труппы нас, «новобранцев», творчески сблизили многочисленные длительные гастроли: Хабаровск, Владивосток, Тюмень, Кишинёв, Куйбышев. Безусловно, мы воспитывались внутри труппы, росли в профессиональном плане, совершенствовали мастерство. У Рубена Сергеевича было уважительное отношение к артистам, я бы сказал, отцовское. Он бывал жёстким, но его любили все — и своих он защищал всегда и везде. С теплом вспоминаю то время.

— Всесоюзную известность и любовь Вы получили после выхода фильма «Трактир на Пятницкой». Пашка-Америка в Вас живёт до сих пор?
— После этой картины на меня, действительно, обрушилась слава... Как говорится, человек проснулся знаменитым. Но в силу воспитания, данного родителями, за что я им безумно благодарен, не позволил себе почивать на лаврах и злоупотреблять популярностью. А слава, да, «преследовала» — узнавали на улице, получал письма от девушек, похвалы... Но это как-то прошло мимо. У меня ощущение, что я всё время работал, чем-то занимался и не отвлекался на внешнюю «мишуру»... И сейчас продолжаю просто работать, не оглядываясь на какие-то достижения, хотя они, конечно, приятны.

Что касается образа Пашки, то человеческими качествами он мне близок. Ведь в нём есть ответственность, верность слову, определённая порядочность, некий кодекс чести, внутреннее благородство. А насчёт хулиганства... Это понятие ёмкое. Оно заложено и в природе актёра. И мне не чуждо. Как артисту без этого?! Дух авантюризма, свободолюбия важен.

— Вам довелось играть императора Николая II дважды. Образы отличались, или была какая-то единая канва?
— Перед режиссёрами стояли разные задачи, и были разные художественные подходы. У Виктора Титова в сериале «Жизнь Клима Самгина», в котором меня первый раз утвердили на эту роль, чему, кстати, я очень удивился, фигура Николая II — символ верховной власти, образ самодержавной России. Режиссёр хотел показать Государя. Считаю, что у нас получилось, хотя текста у моего героя практически не было, только отдельные эпизоды. Поэтому как таковой роли, над которой можно думать, там нет.

А вот работа у Глеба Панфилова в сериале «Романовы. Венценосная семья» — для меня большое и серьёзное событие, которое изменило отчасти моё мировоззрение. В этой роли уже была личностная окраска образа российского императора, его человеческие качества и переживания. Глеб Анатольевич — целая эпоха в кинематографе, у него множество открытий в нашем кино.

Прекрасный подбор актёрского состава, содержание картины, её глубокий художественный смысл сделали историческое полотно значимой страницей моей биографии.

— Не могу не спросить о роли Мастера в сериале Владимира Бортко.
— Интересная работа. Но мне кажется, что вокруг «Мастера и Маргариты» было немало выдумок относительно какой-то мистики, которая, конечно, расширила границы романа Булгакова. Мнение о том, что там есть что-то бесовское, на мой взгляд, надуманное. Не уверен, что Михаил Афанасьевич преследовал цель переписать или что-то добавить, или как-то переосмыслить содержание такой вечной книги, как Евангелие. Автором был найден свой способ поговорить с читателем о том, о чём ещё никто не говорил или говорил по-другому. Булгаковский язык — особое свойство таланта, гения автора, он делает роман таким интересным для читателей. Это авантюрная история, которая — на века и достаточно глубока по своему содержанию.

— Раскройте секрет, почему пришлось Вас переозвучивать?
— Нет никакого секрета. Владимир Владимирович решил, что Мастер должен говорить голосом Иешуа, которым стал голос Сергея Безрукова, вот и всё. Внутренне я был не согласен с таким решением. Из каких-то отдельных разговоров у меня сложилось ощущение, что режиссёр в результате тоже понял, что это был неверный шаг.

— По какой причине востребованный и успешный в кино и театре актёр вдруг идёт в режиссуру?
— В восьмидесятых годах со мной происходила серьёзная человеческая и творческая метаморфоза. Я понял, что нужно что-то менять. И в этом мне сильно помог режиссёр Анатолий Васильев. Магия его мастерства изменила моё сознание. В то время создавалась Школа драматического искусства, и Анатолий Александрович набирал свой первый самостоятельный курс, на котором мне посчастливилось обучаться режиссуре и провести наши совместные эксперименты. Я ставил, работал как режиссёр, как художественный руководитель — всё было интересно. Это был творческий диалог с самим собой и с миром, время внутренних надежд, что тебя услышат. Тогда же я пришёл к детскому кино, потому что считаю, что оно много потеряло с уходом выдающихся режиссёров: Динары Асановой, Ролана Быкова. Владимир Грамматиков, к сожалению, сейчас не снимает. И судьба детского кинематографа повисла в воздухе... Тема ребёнка как личности, которая мне близка, тщательно исследовалась этими мастерами в ходе системной работы с детьми.

В 2015 году я снял фильм «Золотая рыбка» о том, как, оказавшись в эвакуации, мать с двумя маленькими сыновьями пытается выжить в сложное послевоенное время. Отец ребят — на лечении в госпитале, он тяжело ранен. Однажды мальчики находят на свалке книжку — сказку Александра Пушкина «Золотая рыбка». В их жизни появляется мечта: стать обладателями золотой рыбки и загадать желание, чтобы отец вернулся здоровым. Для меня тема важная, потому что мои родители пережили блокаду. В папиной семье все родственники погибли, в живых остались только он с братом. Когда их эвакуировали по Ладоге, погиб и брат, и папа остался один. Картину я посвятил отцу — это не история одного человека, это история целого    Рад, что фильм триумфально прошёл по стране, получил награды и уважение со стороны и кинематографического сообщества, и был очень тепло встречен зрителями, что для меня самое главное. В настоящее время министерство культуры выделило финансирование, и мы вновь будем заниматься не только современной детской темой, но и дальше развивать тему подростка на войне.

— В этом году страна празднует 75-летие Великой Победы. Вы много снимались в военных фильмах. Как относитесь к тому, что в последнее время в фильмах и сериалах о Великой Отечественной создаётся некая лубочная картинка, формирующая поверхностное, а иногда и легкомысленное отношение к трагическим событиям?
— Такие сериалы, наверное, нужны. Их с удовольствием посмотрит массовый зритель, в том числе и подрастающее поколение, которое увлечено компьютерными «стрелялками». Но эта кинопродукция не воспитывает уважение к памяти погибших и ветеранов, не позволяет глубоко вникнуть в историю страны, осознать масштабы трагедии, оценить подвиг народа и значение нашей общей победы. Грустно сознавать, что серьёзных фильмов о войне, как «Батальоны просят огня», «Они сражались за Родину», «На войне как на войне», «Пришёл солдат с фронта», «А зори здесь тихие...», которые оставляли и оставляют в душе глубочайший след, практически нет...

Основанный на мышечной моторике «компьютерный» патриотизм не проникает в сердце и быстро забывается. Лишь когда в семье сохраняется память о предыдущих поколениях, есть знание своих корней и уважение к ним, — это на всю жизнь.

— Вам довелось работать и режиссёром, и художественным руководителем не только в театрах обеих столиц, но и в регионах. Существует ли разница в подходах к работе?
— По моим ощущениям, в провинции сохраняется особая душевность, люди, будучи более открытыми, теснее и ближе общаются. Для меня это важно, тем более, когда являешься руководителем и несёшь ответственность за людей, которые, поверив, идут за тобой и рядом с тобой.

— Вы работали за рубежом — Латвия, Польша, Финляндия, Швеция, Австрия, Германия. Насколько получалось установить взаимопонимание в совместном творчестве?
— Когда появилась возможность куда-то выезжать и ставить спектакли, меня стали приглашать, особенно западные партнёры, что явилось неожиданностью. Поначалу было сложно: ставились жёсткие сроки, определялся фиксированный бюджет, предлагались конкретные актёры, у которых совершенно другая структура жизни, понимание профессии и времени. Это дисциплинировало.

В процессе работы над спектаклями никогда не было никаких проблем с труппами, а с переводчиками всегда находили общий язык и в Финляндии, и в Германии, и в Австрии. Объединяла одна цель — творить. Если знаешь, чего хочешь, и можешь донести свои идеи, то нет никаких проблем в общении и взаимопонимании.

— В Вашей практике был проект, который назывался «Тише! Идёт репетиция...». В чём его замысел?
— С удовольствием вспоминаю, как работали со «стариками». Молодые ребята, студенты театрального вуза, общались с мэтрами, прожившими жизнь, имеющими колоссальный опыт в профессии, которым они щедро делились, могли что-то посоветовать, направить в нужное русло. В проекте реализована отличная идея — связать разные поколения. Твёрдо уверен в значимости такого тесного общения, в том числе и в педагогическом, и профессиональном плане, а также для сохранения исторической памяти. Сегодня, к сожалению, наблюдаю, как у молодёжи исчезает уважение к старшему поколению — это страшно. Хочется верить, что общими усилиями мы сохраним в обществе наши традиционные ценности.

— О чём мечтаете, Александр Владимирович?
— Мечты абсолютно личные. Чтобы у моей семьи и моих близких всё было хорошо, чтобы не болели. Чтобы старший ребёнок поступил туда, куда хочет, и у неё не было тех волнений и тревог, которые были у меня. Чтобы средняя дочь и младший сын росли здоровыми. Чтобы было спокойно в стране, и мы жили в достойном обществе, где люди уважают друг друга. В творческом плане — тобы мои идеи, которые начинают реализовываться, увидели свет.

— Пусть всё задуманное сбудется.
Спасибо