«МОСКВА — МОЯ РОДИНА…»

С ВИДОМ НА КРАСНЫЕ ВОРОТА
Мать поэта Мария Михайловна Арсеньева от рождения была «ребенком слабым и болезненным, и взрослою все еще выглядела хрупким, нервным созданием...».  В 17 лет влюбилась и против воли матери вышла замуж за красавца, изящного блондина, 24-летнего отставного капитана Юрия Петровича Лермонтова, принадлежавшего к старинной дворянской семье. Летом 1814 года они ждали наследника.

Бабушка будущего ребёнка, Елизавета Алексеевна Арсеньева, не очень-то надеясь на тарханских знахарей и пензенских повитух, считала, что дочери для благополучного разрешения от бремени нужна «ученая акушерка». Она настояла на отъезде в Москву, где имелись «хорошие врачи и соответствующие инструменты».

К слову, происходила Елизавета Арсеньева из знаменитого рода Столыпиных. Её родными братьями были: Александр — адъютант А. В. Суворова, Аркадий — тайный советник, сенатор, Николай и Дмитрий — генералы, Афанасий — штабс-капитан.

Внучатый племянник Пётр Аркадьевич Столыпин — министр внутренних дел и председатель Совета министров Российской империи.

Несмотря на вести, что после пожара в Москве всё дорого, решения отменять не стали. На подводы погрузили провиант и разные мелочи, что могло понадобиться в пути и в первые месяцы пребывания. По августовской, ещё не раскисшей от осенних дождей дороге отправились в первопрестольную. Дальние родственники, семья Верещагиных, помогли подыскать не пострадавшее от разорения французов жильё. Молодая чета Лермонтовых, Е. А. Арсеньева и многочисленная обслуга разместились в нескольких комнатах второго этажа двухэтажного, с толстыми стенами каменного дома, принадлежавшего генерал-майору Ф. Н. Толю. Дом стоял на Красноворотской площади, на углу с Новой Басманной улицей. Фасадом смотрел на просторную площадь точно напротив «отличавшихся своим причудливым и богатым рисунком» Красных ворот.

Новорождённого крестили в расположенной рядом с Красными воротами церкви Трёх Святителей, построенной в честь Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста. В приходской метрической книге за № 25 «о родившихся в 1814 году» сделана запись: «...в доме господина покойного генерал-майора и кавалера Федора Николаевича Толя, у живущего капитана Юрия Петровича Лермонтова родился сын Михаил... Крещен октября 11-го дня. Восприемник был господин коллежский асессор Фома Васильевич Хотянцев; восприемницею была вдовствующая госпожа гвардии поручика Елизавета Алексеевна Арсеньева» Обряд крещения проводил известный в духовном мире протоиерей Н. П. Дугов в сослужении с дьяком Петром, дьячком Яковом и пономарём Алексеем.

В ряде публикаций упоминалось, что акушерка, помогавшая появлению на свет младенца, якобы сказала, что своей смертью он не умрет. Елизавета Алексеевна гнала эту мысль от себя, потому что не была суеверной. Так ли всё было или нет, сказать невозможно — документами предсказание повитухи не подтверждено.

В РОДНЫХ ТАРХАНАХ
После родов здоровье молодой матери не улучшилось, а у маленького Миши врачи отметили первые признаки золотухи. Зимой возвращаться в Тарханы Елизавета Алексеевна не решилась, ждала наступления весны. В начале апреля следующего года собрала обоз и по установившейся подсохшей дороге отправилась в обратный путь.

В семи вёрстах от родового имения она поселила новую деревню (13 семей своих крепостных и дворовых — всего 71 душа) и назвала её Михайловкой. В детские годы поэт здесь бывал не раз. Взрослым мечтал выйти в отставку, хотел всем крестьянам деревни построить каменные избы. Когда навещал Тарханы, непременно заходил к своей кормилице. Лукерью Алексеевну называл мамушкой, справлялся о житье-бытье, одаривал подарками, относился к ней и её семье с тёплым сыновним чувством.

У неё было пятеро детей, а дочь Татьяна стала молочной сестрой поэта. Об этом в Тарханах знали все. Шубенины получили прозвище Кормилицыны, и оно скоро вытеснило их настоящую фамилию.

С младшим сыном Шубениной Василием слушал рассказы её родственника, отставного солдата Дмитрия Фёдорова, участника Бородинского сражения. Впоследствии они воплотились в гениальные строки поэмы «Бородино».

У подполковника лейб-гвардии Кирасирского полка, брата матери Е. А. Арсеньевой, Петра Афанасьевича и его супруги Елизаветы Петровны, образованной начитанной женщины, было трое сыновей: Владимир, Афанасий и Пётр. Лермонтов с ними быстро подружился. В этом доме поощрялись занятия литературой, живописью, музыкой, была большая библиотека и ценная коллекция картин.

С августа 1827 года у гвардии прапорщицы Е. Я. Костомаровой на Поварской улице Елизавета Алексеевна сняла «деревянный флигель, состоящий в Арбатской части в 3 квартале под № 228... При оном — людская, каретный сарай, конюшня, стойла, кухня и погреб≫» (не сохранился).

С августа 1829 года у купеческой вдовы Ф. И. Черновой на год взят в найм «деревянный дом, стоящий в Арбатской части 1 квартала под № 41 на Малой Поварской улице с принадлежащими к оному особым двором, колодцем, кухнею и людской избой, конюшнею, каретным сараем и в оном ледник, амбаром для хлеба… ценою 3 тысячи рублей монетою». На облюбованный особняк Е. А. Арсеньева дважды продлевала договор — с 10 июня 1830 года по 10 июня 1832 года. Ныне это улица Малая Молчановка, дом 2.

УНИВЕРСИТЕТСКИЙ ПАНСИОН
Мещериновы посоветовали готовить Михаила в Московский университетский благородный пансион, основанный в 1779 году как университетская гимназия с отделениями для дворян и разночинцев. Привилегированное учебное заведение считалось одним из лучших в Российской империи. С 1818 годаимело права Царскосельского лицея. Окончившие шестилетнее обучение могли поступать на гражданскую службу, получать чины от 14-го до 1-го класса. Выпускники имели «право на производство в офицеры». Одновременно в нём обучалось до 300 воспитанников.

Занимал пансион почти квартал на Тверской улице: размещался на месте нынешнего здания Центрального телеграфа в трёхэтажном здании, построенном в виде каре с внутренним двором и садом.

После успешно пройденных испытаний 1 сентября 1828 года Лермонтов был зачислен в 4-й класс полупансионером. Вместе с ним в тот же класс поступил и Владимир Мещеринов, Афанасий и Петр — позже. Михаил должен был являться на занятия к 8 часам утра и покидать здание пансиона в 6 вечера. Бабушке разрешалось ежедневно забирать его на ночь домой. Остальные ученики отпускались к родным только по субботам. За право обучения внука до 1 января 1829 года Е. А. Арсеньева заплатила 325 рублей. Эту сумму в кассу пансиона она вносила каждые полгода.

Традиционно было принято каждого воспитанника отдавать на попечение одному из пансионных наставников, проводившему с ним занятия по индивидуальным программам. Для Лермонтова таким наставником стал А. З. Зиновьев, под его надзором Михаил оставался «во все пребывание в пансионе».

На этом бабушка не успокоилась, гувернёром к внуку пригласила англичанина Ф. Ф. Винсона (Виндсона) с семьёй и «положила жалование 3 000 рублей в год на всем готовом, включая и жилье». Винсон должен был в короткий срок помочь Мише овладеть английским. Через несколько месяцев талантливый ученик в подлиннике свободно читал Вальтера Скотта, Мура, Купера, Шекспира... К этому времени он уже в совершенстве владел французским и немецким.

Ещё не зная английского, Лермонтов в переводах познакомился со стихами Байрона. Овладев языком, с упоением читал их, был очарован «Чайльд Гарольдом». Британский поэт стал кумиром Михаила Юрьевича. Он ему подражал и позже вспоминал: «Когда я начал марать стихи в 1828 году, я как бы... переписывал и прибирал их... Ныне прочел в жизни Байрона, что он делал то же — это сходство меня поразило!»

С 13 по 20 декабря 1828 года Михаил сдавал экзамены за четвёртый класс и был аттестован как второй ученик: подвели закон Божий и латынь. За успехи «в науках награжден книгой и картиной».

Для продолжения занятий по математике из 60 воспитанников преподаватель Д. М. Перевощиков отобрал четверых, в их числе и Лермонтова.

Одновременно он обучался игре на скрипке, фортепиано и флейте.

Прошёл год. В те же сроки — новые экзамены «в языках и науках». Надо было успеть подготовиться «...по 36-ти разных предметов». Лермонтов блестяще исполнил аллегро из скрипичного концерта Л. В. Маурера (немецкий скрипач, композитор, дирижёр); его рисунки были признаны лучшими.

На «выпускном акте» 29 марта 1830 года «он прекрасно произнес стихи В. А. Жуковского „К морю“ и заслужил громкие рукоплескания». Отмечен как первый ученик: «награжден книгами… а за сочинение и успехи в истории получил первый приз».

«СONSIL ABEUNDI»
Непростая многомесячная ситуация, сложившаяся в городе, расхолодила студентов, выбила их из напряжённого ритма. Не один Лермонтов стал пропускать занятия, которые до окончания учебного года по-настоящему так и не наладились. Когда же он приходил в университет, то, по воспоминаниям П. Ф. Вистенгофа, «постоянно садился на одно и то же место у окна, отдельно от всех, в последнем ряду, в углу аудитории, помещавшейся во втором этаже старого здания, направо от парадного входа с заднего двора, облокачивался на локоть и, углубясь в чтение принесенной книги, не слушал профессорских лекций <...>. Шум, происходивший при перемене часов преподавания, не производил никакого на него действия». Аудитория редко заполнялась до отказа, так что «галерка» принадлежала ему одному. На английском читал исключительно Байрона и Вальтера Скотта.

На следующий курс переведён не был. Перешёл на словесное отделение, но к занятиям также отнёсся с прохладой. Посещал лишь лекции по русской и английской словесности и истории.

Рядом, на Большой Молчановке, жили Лопухины. С Варенькой Лопухиной Михаил подружился, когда вместе с её братом Алексеем учился в университете и практически ежедневно бывал у них дома. Поэт страстно влюбился «в молоденькую, милую, умную, как день, и в полном смысле восхитительную В. А. Лопухину; это была натура пылкая, восторженная, поэтическая и в высшей степени симпатичная. <…> Чувство к ней Лермонтова было безотчетно, но истинно и сильно, и едва ли не сохранил он его до самой смерти своей; <…> нравилась она многим: тонкие черты, большие задумчивые глава, в омуте которых можно было утонуть».

Варваре Лопухиной Михаил Юрьевич посвятил около полутора десятка произведений: «К Л.» («У ног других не забывал…»), 1831; «К *» («Оставь напрасные заботы…»),  «К *» («Мы случайно сведены судьбою…»), «К *» («Мой друг, напрасное  старанье!..»), «Она не гордой красотою…», «Слова разлуки повторяя…» «Измаил-Бей», вероятно, «К *» («Печаль в моих песнях, но что за нужда?..») и «К*» («Прости! Мы не встретимся боле…»), все 1832; «Молитва» («Я, матерь божия, ныне с молитвою…»), «Расстались мы; но твой портрет…», оба 1837; «Демон», 6-я редакция, 1838; «Валерик» («Я к вам пишу случайно; право…»), 1840. Как признание звучат слова: «мой луч путеводитель» («Мы случайно сведены судьбою…»).

До рождественских праздников — всего неделя. Перед надвигающимися экзаменами на репетициях (собеседованиях) преподаватели начали проверять знания студентов. Экстраординарный профессор П. В. Победоносцев, тот самый, который при поступлении Лермонтова в университет в числе семи преподавателей подписал донесение о его приёме, проводил собеседование по изящной словесности.

Михаил Юрьевич отвечал уверенно и с достоинством. Профессор его поначалу внимательно слушал, а потом остановил:

— Я вам этого не читал, и желал бы, чтобы вы мне отвечали именно то, что я проходил. Откуда вы могли почерпнуть эти знания?
— Это правда, господин профессор, того, что я сейчас говорил, вы нам не читали и не могли передавать, потому что это слишком ново и до вас ещё не дошло. Я  пользуюсь, — пояснил Лермонтов, — источниками из своей собственной библиотеки, снабжённой всем современным.

Такой же ответ был дан им и адъюнкт-профессору М. С. Гастеву, читавшему геральдику и нумизматику. Своё мнение профессора доложили Правлению университета. Оно его учло. И тогда в «Списке об успехах студентов словесного отделения от 1832 г.» против фамилии Лермонтова было отмечено: «Уволен» с припиской «Сonsil abeundi» (фр.), что означало «посоветовано уйти». На публичные экзамены он не явился, а 1 июня подал прошение об увольнении: «По домашним обстоятельствам более продолжать учения в здешнем Университете не могу, и потому Правление Императорского Московского Университета покорнейше прошу, уволив меня из оного, снабдить надлежащим свидетельством для перевода в Императорский Санкт-Петербургский Университет». Такое свидетельство 6 июня он получил.