В ОЖИДАНИИ НОВЫХ ЛЕВЫХ

Крушение левой идеологии
В начале 90-х существовало две точки зрения в отношении левого проекта. Либеральная часть общества, эксперты считали, что вместе с крахом Советского Союза приходит конец любой антикапиталистической идеологии. В рамках этой парадигмы следовало, что ни­какой альтернативы современному либерализ­му и капитализму в обозримом будущем нет, а движения, которые предполагают что-либо иное, обречены или являются утопическим пережитком XIX ― начала XX века. Другими словами, рудимент ушедшей эпохи.

На левом фланге утверждали, что такие движения ― закономерный продукт классо­вой борьбы. Появление новых антикапитали­стических левых партий капитализм будет стимулировать собственной практикой, то есть объективная логика капитализма породит новые левые силы.

По сути правы были левые ― капитализм по­рождает конфликты, а конфликты порождают соответствующую идеологию. Однако если мы посмотрим на то, как развивалась ситуация, то придётся констатировать, что обе точки зре­ния оказались неверными. Вопреки прогнозам левых, возврат к социалистической идеологии не начался одновременно с разочарованием в либерализме.

В поздние 90-е становится понятно, что никакого торжества либеральных идей нет. В большинстве своём они быстро компроме­тируются, причём до такой степени, что «с водой начинают выливать и ребёнка». Компро­метируются даже идеи демократии. Это слово становится в обществе почти ругательным.

Такого рода процессы происходят во многих странах. Стремительное разочарование в либе­рализме выходит на поверхность, усиливаются антисистемные настроения, что, однако, не приводит автоматически к формированию внятной левой идеологии и новых политиче­ских сил. Крах Советского Союза породил не­кий идеологический вакуум, который начал за­полняться обломками катастрофы предыдущей идеологии. Национал-большевики, красные имперцы, белогвардейцы-коммунисты, право­славные сталинисты, социал-националисты… Брошен был вызов не только традиционным политологическим теориям о том, как обустро­ен идейный спектр, но и здравому смыслу. Это было состояние постапокалиптического хаоса.

Замораживание политического поля
Переход от советского типа общества к капита­листическому оказался гораздо более сложным, чем можно было представить первоначально. Он включал в себя адаптацию многих советских практик. Советское не замещалось буржуаз­ным, а встраивалось в него. Это происходит и в нынешних условиях, когда индустриальный рабочий класс, который был опорой левых, стремительно сокращается и стареет.

Правящие круги сделали фундаменталь­ную ошибку. На фоне массовых протестов 2011―2012 годов власть обещала: мы демокра­тизируем систему выборов и модернизируем политическую систему. Обещания не были выполнены. Более того, как это часто бывает, обсуждение реформ закончилось закручива­нием гаек.

В 2016 году, когда проходили выборы в Госду­му, в президентской администрации обсужда­лось, что нужно оживить парламентскую жизнь, запускать политические процессы ― более или менее адекватные социальной реальности. Опять же дискуссии кончились ровно обрат­ным. В августе 2016-го начался жёсткий отсев кандидатов. Всё было сделано, чтобы в ходе выборной кампании не появилось новых лю­дей, сил и тенденций. Народ проголосовал «как надо». Власть это интерпретировала, как свою грандиозную победу, но ценой «правильного голосования» стало общественное разочаро­вание (даже в думских партиях).

Где взять новых лидеров
Атмосферу социального недовольства уловил Алексей Навальный. Выход молодёжи на акции протеста отражал серьёзные сдвиги в настроениях общества. Молодёжь быстрее среагирова­ла, позволила себе то, чего старшее поколение уже не могло себе позволить. Определённую роль сыграли коммуникация и социализация через Сети.

Навальный взял левый по идеологическо­му направлению импульс ― антибуржуаз­ный, антиолигархический, направленный на идеологию социальной справедливости. Но переориентировал его на узкую тему борьбы с коррупцией, пытаясь объяснить социаль­ные противоречия тем, что существуют кор­румпированные олигархи, которые во всём виноваты. А если этих олигархов заменить на хороших и правильных капиталистов, то всё будет хорошо. Он пытался загнать энергию антибуржуазного протеста в сугубо либераль­ное идеологическое русло. На вопросы в духе левых движений он дал сугубо консервативный ответ: исправлять политику следует, не меняя системы, не меняя структуры.

Не всех навальнистов удовлетворяют такие ответы. Но почему они «за»? Во-первых, «по­тому что хоть кто-то что-то делает»; во‑вторых, «пока есть Навальный, мы можем широко объ­единиться, и мы свои критические мнения относительно лидера оставляем при себе пока, а вот когда победим, тогда всё сможем выска­зать». В-третьих, «да, то, что он говорит, этого недостаточно, но проблемы существуют, и мы будем их решать». То есть даже в этой среде по­является ощущение недостаточности ответов, но ничего лучше пока нет.

В Кремле серьёзно дискутировался этот вопрос. В 2017 году в администрации президен­та обсуждался вариант большого помпезного празднования столетия революции: состав­лялся бюджет, бронировались гостиницы, со­ставлялись списки левых и прогрессивных деятелей, которых надо будет пригласить со всего мира. И… ничего не случилось. Планы были завёрнуты буквально в один день. Почему так произошло? Потому, что было непонят­но, что потом делать с этими идеями. Власть спохватилась, что может выпустить джинна из бутылки.

Нельзя сверху успешно внедрить левую риторику без реальной, практической левой политики. В рамках этой риторики надо что-то делать. А что-то делать ― это как раз задевать те самые интересы, которые власть пытается защитить. Нужно будет проводить социальные реформы, которые неудобны верхам, посколь­ку приводят к отъёму части собственности, отъёму привилегий.

Делиться с населением ― значит отнимать что-то у своих. Самое минимальное, что можно в такой ситуации сделать ― поделить всю элиту на плохих и хороших и раскулачить плохих. Проблема в том, что договориться, кто «плохой», а кто «хороший», не могут.

В Никарагуа или на Кубе во время рево­люции раскулачили господствующую семью, а остальную буржуазию на первых порах не трогали. Но там разрыв между обиженными и обидчиками был такой, что для значитель­ной части буржуазного класса было понятно ― лучше иметь дело с леваками, чем с пра­вящим кланом, который уже отнял самое цен­ное. И вопрос, «кого раскулачить», не стоял: всё было ясно и просто. До никарагуанской или кубинской ситуации в России ещё далеко. Ситуация внутри элиты не настолько тяжёлая. Противоборство происходит на самом верху между разными клановыми группировками. Обиженная часть элиты слишком привилеги­рованна и не может вступить в диалог с низа­ми. Она далека от народа.

Спор Захаровой с Чубайсом показывает ― последний тоже относится к числу обиженных. Ему в своё время дали в качестве отступного «Роснано», но от власти оттеснили, а он привык быть в гуще событий, распоряжаться бюджетом. И Чубайс жалуется. Но люди прекрасно помнят, как их обобрали в девяностые. Поэтому либе­ральная часть как правящей, так уже и не правя­щей элиты не может вызвать к себе сочувствие. Попытки в сложившейся ситуации назначить виноватых ― безуспешны. Арестом Арашу­ковых хотели показать, что элита очищается от плохих. Эффект получился обратный. Для внешнего мира элита выглядит, как закрытая корпорация, и общий вывод, который делает большинство, — «все они там такие».

Профицит бюджета и дефицит социальной политики
Власть чувствует, что слабое место — соци­альная политика. Это отразилось в Посла­нии В. В. Путина Федеральному собранию. Большая часть текста была посвящена именно данной теме. Но вот беда, социальная полити­ка — не набор разрозненных случайных мер по оказанию помощи бедным, а систематическая трансформация общества, в результате которой исчезают причины массовой бедности. Харак­терная тема либеральных и консервативных экономистов — люди сами виноваты в своей бедности. И это было бы так, если бы речь шла о 2―3 % на дне общества. Но когда речь идёт примерно о 15―20 %, и число бедных растёт, ясно, что тут у нас системная проблема. И уже не социальная, а экономическая. Без структур­ных реформ она не решается.

Между тем нам предлагается не комплекс­ная реформа, а ряд благотворительных подачек. Власть говорит о нескольких десятках мил­лиардов рублей, что звучит, конечно, впечат­ляюще. Но на фоне почти трёх триллионов рублей профицита государственного бюджета это просто смешно. Ведь надо понимать, откуда взялся профицит: это как раз деньги, изъятые из экономики. Иными словами, не будут созда­ны рабочие места, не будет стимулироваться спрос, объективно положение бедных и сред­него класса продолжит ухудшаться. На таком фоне деньги, выделенные государством, будут потрачены неэффективно. Проблем они не ре­шат, но инфляцию могут стимулировать. Ясно, что от такой бессистемной и недостаточной социальной помощи больше вреда, чем пользы.