ГОЛУБАЯ КРОВЬ НА ЧЁРНОМ ЗОЛОТЕ
В апреле 2018 года в Саудовской Аравии произошли события, позволившие западной прессе заподозрить, что внутри правящей династии Саудов нарастают противоречия. Появились сообщения о неудавшейся попытке военного переворота. Был даже назван организатор. Согласно этим источникам причиной переворота является «недовольство существенной части королевской семьи слишком большим отступлением политики монарха от традиционных норм и культуры Королевства». Однако официальная саудовская пресса опровергла данную информацию. Что происходило на самом деле, мы вряд ли узнаем в ближайшем будущем, но оценить ключевые тенденции развития страны можем. Помочь разобраться в этом вопросе мы попросили известного эксперта по Саудовской Аравии, профессора кафедры современного Востока факультета истории, политологии и права РГГУ, доктора исторических наук Григория Григорьевича Косача.
Текст: Екатерина Борисова
— В апреле 2016 года кабинет министров страны одобрил разработанный командой экспертов под руководством нынешнего наследника престола принца Мухаммеда бен Сальмана проект «Видение Королевства Саудовская Аравия: 2030». Суть его — в модернизации страны и диверсификации экономики. Григорий Григорьевич, насколько серьёзны эти намерения?
— Процесс внутрисаудовских изменений начат в первой половине 1990-х годов. Предшественником нынешнего монарха, королём Абдаллой был инициирован «этап реформ» (рассматриваемый в Эр-Рияде в качестве «предпосылки» современных преобразований), итогом которого стало принятие Основного закона правления — первого в истории страны конституционного акта и создание протопарламента — Консультативного совета. В равной мере «этап реформ» положил начало диверсификации экономики (ещё более актуализированной в эпоху «арабской весны»), расширил число участников принятия политического решения за счёт включения выходцев из рядов «образованного класса» (из них едва ли не на 80 % состоит нынешний кабмин), содействовал поощрению не нефтяного сектора и увеличению доли частного предпринимательства в ВВП, созданию избираемых институтов местной власти и ускорению женской эмансипации.
«Видение: 2030» подтвердило — движение Саудовской Аравии по пути трансформации социально-экономических отношений, открытости миру и перемен в сфере политических структур обрело характер необратимой тенденции. При этом поставленная проектом задача выглядит, как национальная идея «удвоение возможностей».
Проект провозгласил спорт и качественное медицинское обслуживание условием повышения продолжительности жизни с 74 до 80 лет. К 2030 году не менее трёх саудовских городов должны быть включены в число «лучших для проживания человека ста городов мира». Перестройка системы образования предполагает её «соответствие потребностям рынка труда», что означает расширение системы среднего образования, ориентированного на профессионально-техническую подготовку, высшего образования, а также продолжение курса на подготовку специалистов в «ведущих зарубежных университетах».
В экономической части программы сделан акцент на поощрении малого и среднего предпринимательства. Долю его участия в ВВП планируется увеличить до 35%. Государство берёт обязательства усилить финансовую поддержку этого сектора, что будет способствовать сокращению безработицы с 11,6 до 7%. А уровень экономической занятости женщин возрастёт до 30%.
Проект не ставит под сомнение ведущую роль государства в развитии страны. Эту роль воплощал Генеральный инвестиционный фонд, в отношении которого в «Видение: 2030» подчёркнуто, что к 2030 году общая сумма его активов должна достигнуть 7 трлн. саудовских риалов (1$=3,75 риалов). Фонд определяется и как инструмент «создания и развития многообещающих секторов» при опоре на «исторически сложившиеся отношения партнёрства» с мировыми державами, и как канал для инвестиций в «мировые компании, специализирующиеся на современных технологиях». В Саудовской Аравии должен появиться «открытый миру финансовый рынок с котировками всех саудовских компаний». «Многообещающими» секторами «Видение: 2030» назвало возобновляемую энергетику, туризм, горнодобывающую промышленность, металлургию. Становление «зон свободной торговли» рассматривается, как инструмент развития новых отраслей.
Исходя из того, что Саудовская Аравия является одной из крупнейших стран (третье место в мире) с точки зрения военных расходов, в проекте отмечается, что только 2% этих расходов реализуется в самой стране. Данное обстоятельство заставило авторов «Видение: 2030» поставить вопрос (обосновывая его «вызовами регионального характера») о создании национальной военной промышленности, способной удовлетворить 50% потребностей армии и флота. Особое место отведено авиационному кластеру. Решение задачи здесь предполагается осуществить на основе «прямых государственных инвестиций и стратегического сотрудничества с крупнейшими мировыми компаниями» путём «переноса технологий и знаний» и «подготовки национальных кадров».
Проектом намечено перемещение Саудовской Аравии с 25 места на место в первой десятке наиболее конкурентоспособных экономик мира. Составители программы посчитали возможным говорить об увеличении доли прямых иностранных инвестиций в ВВП к 2030 году с 3,8 до 5,7%. По их мнению, страна обладает реальной возможностью увеличить долю частного сектора в ВВП с 40 до 65%. Говоря об этом, они подчеркнули необходимость создания цифровой инфраструктуры, развитой ритейлерской сети и логистики. Строительство новых (и модернизация уже существующих) железных дорог, морских и воздушных портов провозглашено приоритетом, что позволит переместиться с 49 на 25 место в мире и на 1 место в региональном масштабе по логистической обеспеченности.
Всё это возможно лишь на основе перемен в структуре государственного управления. Вопрос не только в сокращении расходов на аппарат управления, но и в «непримиримости в отношении коррупции» и использовании «мирового опыта транспарентности». Эти меры должны вывести страну с 80 на 20 место в мировом индексе эффективности государственного управления и обеспечить 5 место (поднявшись с 36-го) в мировом индексе электронного правительства.
— Готов ли дом Саудов поддерживать инициативы кронпринца?
— Существует устойчивое представление о саудовской правящей семье, как о множестве противоборствующих фракционных групп. Разумеется, семья многочисленна. Однако ей всегда удавалось успешно преодолевать внутренние разногласия во имя стабильности государства перед лицом внутренних и внешних угроз, одной из которых были события «арабской весны». Сохранение стабильности и, как следствие, сохранение власти — исключали перерастание не раз вспыхивавших внутри-семейных разногласий в реальное межфракционное противостояние. Сегодня всё решается в контексте поиска адекватного ответа на вызов глобальной современности, которым становится модернизация и открытость миру.
Со второй половины 1960-х правящая семья последовательно обретала характер «корпоративного сообщества», разделённого на фракции «миноритариев» — «младших принцев», «периферии» династии, сыновей короля-основателя Ибн Сауда от женщин «низких родов» из завоёванных им территорий либо от ино-странок, и фракции «мажоритариев» — династийного «ядра», «старших принцев», матери которых происходили из «знатных родов» включённых в государство земель. И это сужало круг претендентов на власть, ограничивая её исключительно членами фракций принцев-«мажоритариев». Но вопрос не сводится лишь к данному обстоятельству.
Начавшаяся в 1950-е эпоха «нефтяного развития» коренным образом изменила саудовское общество, оно стало урбанизированным (более 85 % из почти 29 млн. населения проживает в городах) и структурно изменившимся, в том числе и благодаря появлению «образованного класса», немалую часть которого составляют выпускники западных, в первую очередь, американских университетов. Молодые члены правящей семьи не стали исключением. Многие из них устремились в бизнес, многие выбрали «свободные» и технические профессии, систему государственного управления, карьера в которой требует не «голубой крови», а магистерского диплома по соответствующей нынешнему дню специальности, профессионализма и таланта. Ядро команды, разработавшей «Видение: 2030», представлено этими молодыми принцами.
Вместе с тем, ситуация не исключала достижения внутрисемейного согласия по вопросу порядка престолонаследия. В октябре 2006 года был предан гласности Закон о Комитете принесения клятвы, в состав которого вошли представители всех династийных фракций. Единоличное право монарха назначать наследника престола было ограничено необходимостью консенсуса внутри коллективного органа в интересах, как подчёркивалось в этом законе, «сохранения государства», что ни в коей мере не изменило положения «миноритариев» во внутрисемейной иерархии. Летом 2017 года Комитет принесения клятвы большинством голосов принял решение утвердить принца Мухаммеда бен Сальмана на посту наследника престола. Его возвышение стало свершившимся фактом и получило необходимую степень легитимности.
К моменту «восхождения на престол» Мухаммед бен Сальман уже контролировал не только министерство обороны, но и все экономические и социальные министерства и ведомства, находясь с 2015 года во главе Совета по экономике и развитию. После начала антикоррупционной кампании осенью 2017 года он возглавил и Совет по политике и безопасности, курирующий структуры внутриполитического ведомства, министерства чрезвычайных ситуаций, министерства по делам Национальной гвардии и специальные службы. Кампания расширила возможности Мухаммеда бен Сальмана, ставшего руководителем созданного в ноябре 2017 года Национального антикоррупционного комитета. Саудовская власть осуществляла движение к трансформации из горизонтальной, основанной на балансе интересов династийных фракций элиты, в вертикальную, предполагающую концентрацию полномочий в руках действующего от имени короля наследного принца. Кронпринц пользуется широкой поддержкой молодых и образованных поколений, выразителем интересов которых он себя открыто провозглашает.
— Объявленное возвращение к умеренному исламу означает ли отказ от ваххабизма, как религиозно‑политического течения?
— Идеологическая основа внутрисаудовской перестройки — «Видение: 2030» далека от светскости. Ислам и его принципы остаются «основой жизни, воплощаясь в законах, делах, решениях и устремлениях», говорится в тексте программы. Но речь идёт об исламе «умеренности, толерантности, творчества, дисциплины, справедливости», открытом к «диалогу с иными религиями и цивилизациями». Саудовская Аравия продолжает движение к секулярности — большему контролю государства над сферой религии, ограничению полномочий корпуса мусульманских вероучителей, включая деятельность «полиции нравов» (Лиги поощрения добра и отвращения от греха), обязательности контроля со стороны министерства религиозных дел над текстами пятничных проповедей имамов, преследованию сторонников ИГИЛ, «Аль-Каиды», движений «Братья-мусульмане», «Аль-Хуси», «Джабхат ан-Нусра», внесённых в 2014 году в «чёрный список» террористических организаций (в дальнейшем к ним добавилась и ливанская «Хизбалла»).
Меняет ли устремление к секулярности основы саудовской государственности? Эта государственность имеет исходный рубеж — 1744/1745 гг., дату заключения соглашения между религиозным проповедником (принадлежавшим к ханбалитской правовой школе суннитского ислама) Мухаммедом ибн Абдель Ваххабом и правителем недждийского эмирата Ад-Даръийя Мухаммедом ибн Саудом, обычно рассматриваемым в качестве родоначальника саудовской правящей семьи. Это соглашение позволило построить государство, основой существования которого стал союз между династией, с одной стороны, и потомками Абдель Ваххаба — современной семьёй Аль Аш-Шейх (продолжающей играть ведущую роль в среде саудовских богословов), с другой. Задача Аль Аш-Шейх состояла в придании религиозной легитимности правлению династии.
Саудовское государство обретало необходимую ему идеологическую доктрину, призванную оправдывать начинания его властителей. Но союз отнюдь не был бесконфликтен. Руководимый Аль Аш-Шейхом корпус улемов требовал от правящей семьи в максимально возможной степени оставаться приверженцами «чистого ислама». Дилемма — иметь «государственную религию» или быть «религиозным государством» была и остаётся предметом жёстких идеологических и практических ба-талий, разделяющих общество по принципу «консерваторов» и «либералов».
Находясь весной 2018 года с визитом в Соединённых Штатах, в одном из своих интервью наследный принц говорил, что «не существует ничего, что могло бы быть названо ваххабизмом». Он прав, ваххабизм — не особая правовая школа суннизма, а лишь вариант (опосредованный личностью Мухаммеда ибн Абдель Ваххаба и историческими обстоятельствами его деятельности) одной из четырёх школ этого направления ислама — достаточно ригористического ханбалитского мазхаба. Играя роль идеологического оправдания власти правящей семьи, он был и инструментом придания единообразия саудовскому обществу, искоренявшим в стране иные формы бытования мусульманского вероучения, историческую память регионов современной страны, многие из которых до начала экспансии Ибн Сауда были самостоятельными государственными образованиями.
В том же интервью принц заявлял, что цель внутренней политики государства в отношении религии состоит также и в возвращении «в эпоху до 1979 года». Речь идёт как об иранской «исламской революции», в огромной мере содействовавшей пробуждению фундаменталистских настроений в мусульманском мире, так и об отголоске событий в Иране — захвате группой экстремистов в ноябре 1979 года основной святыни ислама Запретной мечети в Мекке. Саудовское противостояние наступлению внутренней антисистемной оппозиции вылилось в ужесточение религиозной практики в общественной жизни.
Провозгласив необходимость «отпора коммунистическому вторжению» в Афганистан, саудовская власть одновременно поощряла отъезд наиболее последовательных сторонников «чистого ислама» на «поля сражений с неверными», в дальнейшем всё более многочисленными — Кашмир, Таджикистан, Босния,Чечня, Косово. Итог этого курса имел самые печальные последствия для самой Саудовской Аравии. Подавляющее большинство участников террористических актов 11 сентября 2001 года были не только гражданами этой страны, но и приверженцами созданной её подданным Усамой бен Ладеном «Аль-Каиды».
Возвращение «в эпоху до 1979 года» предполагает отказ от наиболее одиозных итогов сложившейся в 1980—1990-х годах ситуации. Оставаясь официальной доктриной страны, ханбалитский мазхаб должен обрести «человеческое лицо» (что вполне возможно, как доказывает пример Катара, где эта школа, хотя и является официальной доктриной, но далека от саудовской ригористичности). Созидая современное государство, саудовская власть будет и далее ограничивать вмешательство религиозных деятелей в политические процессы, требуя от них перемен, соответствующих курсу модернизации и открытости.
— Саудовская Аравия позиционирует себя лидером арабского и исламского мира. Насколько успешно?
— Провозглашение лидерства в арабо-мусульманском мире — один из постулатов саудовской официальной риторики. Для этого есть основания. Саудовская Аравия «страна Двух Благородных Святынь» — Мекки и Медины. Её экономический потенциал (до последнего времени определявшийся нефтяными запасами) значителен — двадцатая экономика мира. Являясь одной из стран-основательниц Лиги арабских государств (ЛАГ), Саудовская Аравия играет роль ведущего спонсора созданной в 1969 году по её инициативе Организации исламского сотрудничества (ОИС).
События «арабской весны» с их серьёзным ударом по внутренней ситуации, а также по основам государственности ряда стран коренным образом изменили расстановку сил в регионе арабского мира. Эти перемены содействовали выдвижению Саудовской Аравии на авансцену арабской политики, когда её «консервативная» точка зрения стала определяющей для деятельности двух основных региональных организаций арабо-мусульманского мира — ЛАГ и ОИС. Позиция Эр-Рияда по сирийскому вопросу содействовала «замораживанию» членства официального Дамаска в ЛАГ. Выдвинутый Саудовской Аравией ещё в 2002 году план урегулирования арабо-израильского и палестино-израильского конфликтов, оформленный, как «арабская мирная инициатива», и сегодня определяет официальную позицию ЛАГ по этим вопросам. ЛАГ приняла разработанную членами Совета сотрудничества арабских государств Залива (ССАГЗ) «инициативу государств Залива» по внутрийеменскому урегулированию и поддержала саудовское вмешательство в Йемене, направленное на «восстановление законной власти» и прекращение «мятежа хуситов». Позиция Саудовской Аравии (и стран ССАГЗ) по Ливии в 2011 году определила общий подход этой организации в отношении поддержки оппозиции и открытых действий против режима Муаммара Каддафи.
В апреле 2018 года очередной саммит ЛАГ принял саудовскую позицию осуждения решения президента Дональда Трампа о признании Иерусалима столицей Израиля, поддержки внешнего вмешательства ради «недопущения в дальнейшем применения режимом Асада химического оружия против сирийского народа», осудил «иранскую экспансию и содействие Тегерана террористическим группировкам в арабском мире». Используя широкий спектр методов дипломатического и экономического воздействия в ОИС, Саудовская Аравия настойчиво проводит курс на изоляцию Ирана, в том числе, создав в 2015 году «Исламскую антитеррористическую коалицию» и последовательно завоёвывая сторонников своей идеи пересмотра соглашения «5+1» по иранскому ядерному вопросу. Внушительные военные манёвры «Щит Залива» в саудовской Восточной провинции (на побережье Персидского залива) и сделанные в ходе визита в Соединённые Штаты заявления принца Мухаммеда бен Сальмана о возможности создания его страной собственного ядерного оружия направлены на дальнейшее сдерживание саудовского «стратегического противника».
— С Вашей точки зрения, насколько дееспособны ЛАГ, ССАГЗ, учитывая противоречия внутри арабского мира, а также противостояние с Ираном?
— Сказанное выше вовсе не означает, что саудовский курс в арабо-мусульманском мире полностью успешен, и что в этом мире нет иных «центров силы», способных противостоять гегемонии Эр-Рияда. Спустя два года после начала операции в Йемене (к весне 2016 года на эту операцию было потрачено не менее 5,3 млрд. долларов США) глава саудовского внешнеполитического ведомства Адиль Аль-Джубейр заявлял, что «без экспансии Ирана в Йемене не было бы гражданской войны». Хуситы сохранили способность к сопротивлению (а итогом военной операции в Йемене стала разразившаяся там гуманитарная катастрофа). Попытка навязать Катару — наиболее самостоятельному члену ССАГЗ собственную точку зрения на пути решения ближневосточных проблем вызвала глубокий кризис в этой организации и не только не привела к капитуляции Дохи, но и расширила её контакты с Тегераном. Если ЛАГ всё ещё сохраняет дееспособность, то продолжение кризиса вокруг Катара поставило вопрос о том, возможно ли существование ССАГЗ в старых формах регионального сотрудничества.
Процесс переформатирования арабо-мусульманского мира продолжается, и в нём будут появляться новые «центры силы» и угасать старые.
— Сохраняются ли идеи объединения арабских стран и создания единой валюты?
— Если речь идёт о межгосударственном объединении, «слиянии» стран и создании единого арабского государственного образования или межарабской федерации, то эти идеи никогда не обладали какой-либо степенью привлекательности и никогда не были сколько-нибудь серьёзны даже в прошлом. Они всегда носили характер политических лозунгов. Единственный практический эксперимент на этом пути — просуществовавшее с 1958 по 1961 год «органическое единство» Египта и Сирии, так называемая Объединённая Арабская Республика, бесславно канула в Лету. Попытки развития «единого арабского рынка», экономической интеграции арабских стран, включая и создание «единой арабской валюты» (о чём много говорилось в решениях ЛАГ), остались на бумаге. Каждая арабская страна имеет разветвлённые экономические отношения с бывшими метрополиями, Западом, Китаем, Японией, но не со своими соседями.
В значении же «солидарной позиции» в отношении важнейших региональных и международных проблем — это порой успешно реализуемая реальность.
— Как происходящие на Ближнем Востоке процессы способны повлиять на Россию и, например, на Дагестан? У последнего сильные исторические связи с Ираном и Турцией. Чистки в этом регионе, передислокация Каспийской флотилии в дагестанский Каспийск имеют отношение к ближневосточным событиям?
— Меры, осуществлённыероссийским правительством в отношении Дагестана, определены и ближневосточными событиями, и задачей противостояния региональной террористической активности, выполнение которой отнюдь не завершилось разгромом ИГИЛ. Другой вопрос: а не запоздали ли эти меры?
Но есть обстоятельство, связанное с тем, что говорилось выше. Эр-Рияд нуждается во внешних инвестициях и готов инвестировать сам. Длительные поездки принца Мухаммеда бен Сальмана в конце зимы — весной 2018 года в Великобританию, Соединённые Штаты, Францию и Испанию это доказали. Как и «азиатский вояж» короля Сальмана в 2017 году, в ходе кото-рого монарх посетил Японию и Китай, объявив о присоединении его страны к китайской инициативе «один пояс, один путь». На развитие экономических и военных связей с Россией (хотя во многом определяемое противостоянием Ирану) был ориентирован официальный визит главы саудовского государства в Москву осенью 2017 года.
Для Эр-Рияда путь к сотрудничеству с Россией пролегает через её «мусульманские» республики, что с российской стороны уже продемонстрировано главой Чечни Рамзаном Кадыровым и, в определённой мере, главой Ингушетии Юнус-Беком Евкуровым. В стороне от этого процесса, тем не менее, остаётся Дагестан. Определялось ли это большей «чувствительностью» его бывшего руководства к «ваххабитскому вопросу»? Видимо, да. Но тогда и Дагестан, и Россия в целом должны больше знать о серьёзных изменениях в сау-довских подходах к проблемам модернизации и открытости миру.
