ЗЕЛЁНЫЙ КУРС

Дата: 
13 марта 2022
Журнал №: 
pexels.com

Тема экологии и роли человека в изменении климата стала ареной нешуточных баталий. Пока, к счастью, словесных, но от этого не менее жарких и с отсутствием каких-либо признаков возможного примирения сторон.

Текст: Михаил Беляев

Не надо нервничать?
Такое происходит, когда вера заменяет научно-экспертные аргументы. Одни полагают, что сейчас наблюдается всемирное потепление по причине выброса парниковых газов, и свидетельство тому — исчезающие ледники, подъём уровня океана, участившиеся природные катаклизмы. Другие уверены в наступлении периода похолодания, поскольку читали сообщения, что за прошедший год увеличилась площадь полярных снеговых куполов. Третьи предпочитают сохранять спокойствие, вспоминая с помощью исторических хроник, что климату свойственны колебания с амплитудой 10 тысяч лет. И если становится теплее, то не надо нервничать, скоро (по геологическим меркам) начнётся очередное похолодание.

Но немало и тех, кто помимо твёрдых постулатов веры, вооружается аргументами, которые свидетельствуют: воздействие человека на природу есть, и оно далеко не самое благоприятное. Взять, к примеру, пластиковый остров в Тихом океане, превысивший по площади Францию, или север нашей страны, до недавнего времени заваленный железными бочками из-под топлива…

Антропогенное воздействие на природу, как говорится, налицо.

За чистоту планеты
По данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), самая серьёзная проблема загрязнения окружающей среды — выбросы в атмосферу. К ним относятся твёрдые взвешенные частицы, озон, двуокись азота, двуокись серы, углекислый газ и метан. В фундаментальном документе ≪Глобальные рекомендации ВОЗ по качеству воздуха 2021≫ отмечается непосредственная связь между ухудшением качества атмосферы и распространением сердечно-сосудистых заболеваний, астмы и ряда других недугов. Эксперты организации считают, что 99 % населения мира проживает в местностях с превышением допустимых норм содержания вредных веществ в воздухе. ≪Виной≫ тому не только крупная индустрия. 2,6 млрд человек обеспечивают свои жизненные потребности путём бытового сжигания топлива, что даёт не менее половины всех вредных выбросов в атмосферу.

В процессе повседневной жизнедеятельности неуклонно растут объёмы бытового мусора. Всемирный банк оценил в два миллиарда тонн ежегодный прирост утилизируемых отходов, которые в основном состоят из ТБО. Прогноз организации малоутешительный — к 2050 году эта цифра вырастет до 3,4 млрд тонн.

В России ежегодно вывозится на свалки до 60—70 млн тонн ненужных вещей и бытовых отходов. По сравнению с другими развитыми странами не так много (в США за год накапливается до 230 млн тонн ТБО). Но настораживают темпы роста. В 2019-м в стране объёмы мусора на 20 % превысили показатели предыдущего года. Мусором можно было бы завалить всю площадь делового центра ≪Москва-Сити≫ на высоту почти 100 метров.

Непосредственное влияние на потепление климата оказывают выбросы газов, создающих парниковый эффект. Не очень просто себе представить, но ежегодно в атмосферу выбрасывается почти 35 Гт углекислого газа. Из них промышленность США отправляет в окружающую среду почти 5 Гт, Евросоюз — около 3 Гт, Япония — немногим более 1 Гт.

Находящийся в информационной тени метан уступает по объёмам углекислому газу (до 20 % всех газовых выбросов). Однако его парниковый эффект почти в 30 раз сильнее удерживает тепло, чем двуокись углерода. Согласно расчётам, повышение температуры планеты под влиянием антропогенных факторов не менее чем на треть обусловлено метаном. Этот газ образуется и в природе, но его поступления в атмосферу на 60 % — всё-таки результат деятельности человека. Метан неизбежно выделяется при эксплуатации угольных шахт, нефтедобыче, сельхоздеятельности, а также наращивании бытовых отходов.

Парниковые газы существенно влияют на повышение глобальной температуры и, соответственно, изменение климата. Последнее ещё не очень заметно сказалось на географических сдвигах климатических зон и повышении уровня океана вследствие таяния ледников, но даёт о себе знать участившимися природными катаклизмами, которые к тому же приобрели более разрушительный характер.

Бюро ООН по сокращению риска бедствий (UNISDR), основываясь на данных непосредственно с места событий, констатирует: с 2000 по 2019 год количество природных катастроф по сравнению с предшествующим двадцатилетием (с 1980 по 1999 год) удвоилось, достигнув 7 348. Из них 3 000 произошли в Азии, 1 800 — в Америке и 1 000 — в Африке. Причём бюро считало только крупные катастрофы, в результате которых был нанесён ущерб в 3 трлн долларов, пострадало 4,2 млрд человек.

Что обсуждали в Глазго
Представители 129 стран мира, озабоченные метаморфозами климата, собрались в ноябре 2021 года в шотландском Глазго на конференцию COP-26 (Conference of Parties). Центральный вопрос — энергетический переход и использование ископаемых источников (прежде всего угля) для производства электроэнергии. Уголь ≪выдвинули≫ в центр внимания, поскольку именно в результате его сжигания образуется основная масса углекислого газа и немало метана.

По общему признанию, это был самый представительный форум по вопросам экологии за последние годы, развивавший основные положения Парижского соглашения 2015 года и Рамочной конвенции ООН по изменению климата. Итоги форума, основанные на ≪реалистичных оценках≫ и ориентировавшие на ≪конкретные действия≫, получили положительную оценку мирового сообщества. Председатель Европейской комиссии Урсула фон дер Ляйен, заострив внимание на проблеме угля, подчеркнула: ≪COP-26 даёт чёткий сигнал, что время субсидий на ископаемые энергоносители и уголь прошло≫. Президент COP дал более широкую и оптимистичную оценку, выразив надежду, что у человечества всё ещё есть шанс удержать потепление в пределах 1,5 градусов.

Не обошлось без участников протестного движения. Устроив символические похороны итогов конференции на центральном кладбище Глазго, они обвинили устроителей в том, что им так и не удалось выйти за рамки общих рассуждений и призывов.

Однако форум всё-таки завершился принятием конкретных документов, правда, не обошлось без дискуссий. Более 40 стран поставили подписи под декларацией о прекращении финансирования новых электростанций, работающих на угле. До 2030 года предполагается закрыть их в экономически развитых странах и до 2040 года — в развивающихся. Конвенцию не подписали крупнейшие производители и потребители угля — США, Индия и Китай, что не должно снижать значение обозначенного вектора развития событий.

О том, что необходимо снижать выбросы метана, договорились 105 стран. Они обязались общими усилиями снизить эмиссию этого газа на 30 % в течение десяти лет. Эксперты допускают, что сдерживающие мероприятия в этой области затормозят повышение температуры планеты на 0,2 % до 2050 года.

Важнейшим достижением, предполагающим конкретные действия, можно считать соглашение о противодействии уничтожению лесов. Декларацию о лесах и землепользовании подписали 114 стран, на которые приходится до 85 % глобальных лесных площадей. Значение лесоохранных мероприятий всё более актуально с учётом, что зелёные массивы обеспечивают существенную часть углеродного стока, то есть природной нейтрализации углекислого газа.

О твёрдом намерении воплотить в жизнь принятые решения свидетельствует ≪Повестка прорыва≫ (Breakthrough Agenda). В её рамках были обсуждены направления инвестиций, которые позволят перевооружить энергетический комплекс, добиться снижения загрязняющих последствий функционирования других отраслей.

Наблюдатели назвали этот блок поворотным и пришли к соглашению, что помимо прямой замены традиционных технологий выработки электричества, основанных на сжигании ископаемых энергоносителей, на возобновляемые источники энергии (ветровые генераторы, солнечные панели, приливные и волновые турбины) необходимо стимулировать распространение электротранспорта, ужесточить экологические нормы для металлургии и иных видов производств, наносящих ущерб природе.

Конференция дала ясное представление: человечество подошло к опасной черте, отделяющей его от катастрофы, и действовать надо без промедления на основе многостороннего международного консенсуса.

Не ноль, а нейтральность
Инициативы, направленные на достижение ≪нулевых≫ выбросов или ≪углеродной нейтральности≫, особенно в трактовке ≪зелёных экстремалов≫, могут приобретать настораживающее звучание. Никто не призывает к полному отказу от ископаемого топлива, использование которого сопровождается вредными выбросами. Конструкторы нового курса в области природопользования предполагают (и вполне обоснованно), что предприятие или страна в целом, характеризующиеся повышенным ≪углеродным следом≫, должны взять на себя обязательство по его устранению.

Арно Бро, представляющий компанию CO2 Logic, которая разрабатывает для предприятий программы по компенсации ≪углеродного следа≫, заметил: ≪Конечно, лучше не производить выбросов вообще, но если уж они состоялись, то надо потрудиться и убрать их. Во всяком случае, это лучше, чем отрицать целесообразность инициативы≫. Существование подобных компаний обусловлено тем, что далеко не все корпорации готовы самостоятельно реализовывать программы в соответствии с новыми экологическими стандартами и предпочитают обращаться за помощью к специалистам.

Самый простой для понимания путь — сокращение выбросов,— он же и самый сложный для исполнения. Ведь для этого требуется замена оборудования, внесение корректив в технологические циклы. А это или дорого, или не всегда возможно.

Если нельзя сократить производственные выбросы, то на выходе можно поставить фильтры. Такие требования предъявляются к использованию угля в качестве топлива. Речь идёт не столько о его запрете, по крайней мере, в ближайшей перспективе, сколько об ограничении применения ≪неослабленного угля≫. Ослабить его предлагается с помощью специального оборудования, ≪улавливающего выбросы и обеспечивающего их захоронение≫ (Carbon Capture and Storage). Требование жёсткое, но аббревиатура CCS с недавних пор присутствует во всех международных документах по охране окружающей среды.

Эти мероприятия затрагивают производственную деятельность компании, своего рода ≪внутренние≫ характеристики. Но есть и ≪внешние≫. Например, упоминавшиеся лесопосадки или спонсорство деятельности структур, занимающихся природоохранной деятельностью.

Подобрать оптимальную программу непросто, но выручает аутсорсинг, благодаря которому все хлопоты на платной основе перепоручаются другой компании. Эксперты считают, сколько ≪стоят≫ выбросы, и на полученную сумму предлагают вложения в проект, который компенсирует их вредное воздействие. Таким образом, теоретические пожелания переводятся в практическую плоскость.

Было бы странно, если на этом направлении, где отсутствуют чёткие критерии, не появились мошенники. Обману подвергся даже Ватикан, который промахнулся на проекте по высадке деревьев. Но по мере выработки более строгих критериев, ужесточения природоохранных норм компаниям придётся их выполнять, считает Кевин Хакетт, стратегический директор компании Native Energy, занимающейся проблемами экологии.

Уже сейчас для ряда фирм участие в экологическом движении приобретает имиджевый оттенок.

Недавно более трёх десятков компаний, выпускающих товары под престижными брендами, подписали соглашение о достижении полной углеродной нейтральности к 2050 году. Но передовики не всегда вызывают восторг у специалистов. ≪Все хотят быстрых решений,— говорит директор ориентированной на экологию компании Mother of Pearl Эми Поуни.— Но заявить о своей углеродной нейтральности — это как заштукатурить дыру в стене, а не реально её заделать≫.

По зелёному компасу
У европейцев веские основания для повышенного беспокойства за будущее. Главное кроется в экономике. Европейский рынок, европейская промышленность практически достигли пределов роста в рамках существующей производственной модели. Для развития требуется какая-то дополнительная сфера, куда можно направить усилия и получить позитивный результат. Попробовали сделать ставку на экспорт. Некоторое время получалось. Но европейская экономика проигрывает по эффективности американской и, что ещё более опасно, китайской. Так что работа на внешний рынок, похоже, не открывает перспектив.

Выход из затруднительного положения видится в освоении новой производственной ниши — в зелёной экономике. В 2015 году Еврокомиссией разработана и принята программа под названием ≪Зелёный курс≫ (Green Deal) под общим лозунгом ≪Быть первым климатически-нейтральным континентом≫. В программе: эффективное использование ресурсов, движение к ≪чистой экономике≫, налаживание рециркулирующего производства на основе вторичных ресурсов, разрыв прямой зависимости экономического роста от потребления энергии.

В центре, разумеется, энергетическая составляющая: сокращение использования электроэнергии, генерируемой путём сжигания ископаемых энергоресурсов. Одновременно предусматривается поддержка альтернативных (возобновляемых) источников энергии — ветровой, солнечной, приливной и волновой, в определённых регионах — геотермальной.

Успехи есть. В 2021 году доля генерации электроэнергии на возобновляемых источниках составила 38 %, на традиционных — 37 %. Правда, в разряд возобновляемых включают гидроэнергетику. Но и вклад ≪чисто≫ зелёных источников заметен: 14 % электроэнергии поставляет ветер, 5 % — солнце.

План не декларирует полный отказ от традиционных способов получения электричества. Авторы курса полагают, что современные технологии могут предложить оборудование, которое на определённых участках в состоянии конкурировать по экономической эффективности с традиционными электрогенераторами. Появились и вполне устойчиво себя чувствуют в финансовом отношении компании, производящие ветряки и солнечные панели, которые используются как в индивидуальных хозяйствах, так и в промышленных масштабах. И если Европа оказалась обделённой природными энергоносителями, то ресурс альтернативных источников заслуживает внимания.

Приморские районы, как правило, характеризуются движением воздушных масс, климатические особенности и географическая локация обеспечивают солнечную радиацию, а некоторые участки береговой линии открывают возможности для использования приливных турбин. К солнцу и ветру в качестве источников электричества привыкли, но и возможности использования приливов перешагнули рамки эксперимента. Один из лидеров на этом направлении — Шотландия — запустила самую мощную в мире приливную станцию Orbital O2. Установка длиной 74 метра, обладающая мощностью 2 МВт, может обеспечить потребности 2 000 домохозяйств и компенсировать 2 200 тысяч тонн выбросов углекислого газа (для сравнения — мощность первой советской атомной станции была 5 МВт).

Оппоненты обычно ссылаются на то, что полученная таким образом электроэнергия оказывается более дорогой. В большинстве случаев утверждение соответствует действительности. Но только если измерять стоимость непосредственно у источника генерации. А вот если приплюсовать затраты на линии электропередач — массивные металлические опоры, сотни километров проводов, сопутствующую вырубку лесов, землеустроительные работы под трассы, транспортные расходы на доставку оборудования в труднодоступные места, разработку проектной документации, оплату труда, то… Альтернативные источники практически свободны от таких, с позволения сказать, ≪плюсов≫.

В Европе, какой бы обустроенной она ни была, существуют небольшие прибрежные и горные поселения. Потребителей в них немного, и тянуть линии электропередач от источника ≪дешёвой энергии≫ туда совершенно нерентабельно. Как в таких условиях не обратиться к помощи ветра и солнца? Расчёты свидетельствуют, что чем более масштабно использование альтернативных источников, тем ниже средняя цена электроэнергии. В Польше, где энергетика опирается на уголь, стоимость мегаватт-часа — 46 долларов, в ориентированной на возобновляемые источники Германии — 26 долларов, а себестоимость электроэнергии, выработанной на ветровых и солнечных станциях, с 2010 по 2019 год снизилась более чем на 80 %.

≪Зелёный курс≫ не ограничивается преобразованием энергетического сектора. Владельцам заводов придётся осваивать выпуск принципиально новых изделий на основе передовых технологий. Это означает, что экономика получит и по объёму, и по качеству позитивный импульс, который приведёт к росту валового внутреннего продукта, созданию рабочих мест с достойными заработками. Создание и освоение новейшей техники и технологий оживит научную деятельность, поднимет конкурентоспособность европейской промышленности и если не выведет её на международную арену, то расширит поле деятельности в пределах европейского рынка.

Уделено внимание аграрному сектору. С одной стороны, необходимо поддержать существующий уровень производства для наполнения продовольственного рынка, с другой, сельскохозяйственная деятельность далека от пасторальных картинок. Для возделывания полей и уборки урожая требуется тяжёлая техника, удобрения, транспортная сеть, перерабатывающие заводы, хранилища, а торговые предприятия буквально поглощают упаковочный материал, который потом оказывается на свалках. Нагрузка на природу получается немалая. И её необходимо уменьшать. Радикальный перелом связывается с технологическим перевооружением.

Европейцы не делают секрета из того, что они видят ≪зелёный переход≫ в сочетании с цифровизацией. Ей отводится не только и не столько роль калькулятора или координатора, сколько двигателя экономики, преобразующего все её отрасли. Стратегический ориентир — соотнесение интересов общества, промышленности (бизнеса) и экологии. Это и есть ESG-курс — окружающая среда (environment), социальная ответственность (social), рациональное управление общественными и производственными процессами (governance).

Разъясняя цели и задачи ≪Зелёного курса≫, исполнительный вице-президент программы Франс Тиммерманс заявил: ≪Мы хотим создать свободную от токсинов окружающую среду и для людей, и для планеты в целом, и мы должны начать действовать прямо сейчас≫.

Предусматривается направление в ≪зелёную зону≫ как минимум третьей части бюджета ≪Плана возрождения следующих поколений Европейского Союза≫, объём которого — 1,8 трлн евро. Финансирование предусматривается бюджетным планом на ближайшие 7 лет. По оценке главы МВФ Кристалины Георгиевой, ≪зелёный переход≫ потребует от 6 до 10 трлн долларов в ближайшее десятилетие. Деньги колоссальные. Но и задачи эпохальные. К тому же опыт противостояния коронавирусной пандемии продемонстрировал: триллионные расходы, а правильнее, инвестиционные средства, для крупнейших стран — не препятствие. Кроме того, инвестиции коренным образом отличаются от расходов. Расходы предполагают ≪исчезновение≫ средств, а ≪инвестиции≫ их продуктивное использование.

Ресурсные барьеры
Источниками денежных ресурсов для ≪зелёного перехода≫ могут быть не только перевёрстанные под новые задачи бюджеты, но и заёмные средства, оформленные целевыми (≪зелёными≫) долговыми ценными бумагами (облигациями). Их надёжность и доходность гарантируются высокотехнологичной природой передовых отраслей.

Более серьёзные препятствия возникают в связи с природной ограниченностью материалов, которые используются в ходе ≪зелёной революции≫. Взрывной рост ожидается в потреблении редкоземельных металлов, ранее применяемых в ограниченных объёмах и в сравнительно узком круге отраслей. Всемирный банк в недавнем докладе отметил, что спрос на кобальт, литий и редкоземельные металлы ≪продемонстрирует беспрецедентный рост≫, поскольку они являются стратегически важными для современной экономики. По оценкам Международного экономического форума, к 2050 году не менее чем на 500 % увеличится потребление графита, лития и кобальта.

Никель, например, используется при изготовлении 300 тысяч видов товаров, включая аэрокосмическое оборудование, приборы для морского судоходства, архитектурные элементы. На электромобиль идёт в 5—6 раз больше дефицитных материалов, чем для машины с двигателем внутреннего сгорания. Ветрогенераторы морского базирования в расчёте на один мегаватт производимой энергии требуют почти в шесть раз больше ≪экзотических материалов≫, чем электростанции, работающие на угле, в три раза больше, чем атомные, и в восемь раз больше, чем теплоэлектростанции, сжигающие газ.

Спрос на кобальт, который называют ≪синим золотом XXI века≫, по оценкам специалистов Всемирного банка, возрастёт настолько резко, что его цена за тонну может подскочить к 2030 году до 100 тысяч долларов (в 2017 году — 60 тысяч долларов). Но дело не столько в цене. По прогнозам, вполне вероятен дефицит металла на уровне 20 % к 2025 году даже с учётом срочно вводимых мощностей по добыче, например, в Канаде. Взлёт цен грозит и традиционным материалам. Издержки их производства на основе более дорогой зелёной энергетики также неизбежно вырастут.

Аналогично выглядят прогнозы по литию, идущему на изготовление аккумуляторов, без которых немыслимы современные гаджеты и электромобили. Специалисты ожидают, что уже в ближайшем будущем спрос превысит предложение. Пока литий добывается в Аргентине, Австралии, Бразилии, Зимбабве, Португалии и Чили. Потенциально перспективные месторождения открыты в Афганистане и Боливии, но к их разработкам ещё не приступили.

Главные риски, связанные с возможностью поставок, адекватных потребностям строительства материально-технической базы современных отраслей, обусловлены не физическим дефицитом, а специфическими условиями их залегания и сложными технологиями извлечения. ≪…Высокая географическая концентрация мест добычи, длительный срок, который требуется для освоения новых месторождений, снижение качества ресурсов в ряде традиционных районов добычи, различные социальные и экологические ограничения — всё это оказывает негативное влияние на надёжность и устойчивость поставок для обеспечения перехода на новые виды генерации электроэнергии≫,— отмечается в докладе Международного энергетического агентства.

Почему же нельзя наладить переработку лома или вообще найти заменители? Поиски в этих направлениях идут, но они малорезультативны. Технологии рециклирования выведенного из активного пользования оборудования сталкиваются с рядом препятствий. Если и удаётся собрать лом, который годится для переработки, что само по себе непросто, то существующие технологии извлечения субстрата остаются на стадии эксперимента, не говоря об энергозатратах. В конце жизненного цикла в большинстве пришедших в негодность изделий полезные материалы находятся на таком мизерном уровне, что их переработка и экономически невыгодна, и технологически сложна.

Аналогично обстоят дела с поисками заменителей редкоземельных металлов — природных или искусственно созданных. Исследования ведутся, но эксперты, не связанные должностным положением, проявляют большую сдержанность в оценках. Как правило, все сходятся в одном: сейчас нет и признаков успеха, а если и удастся получить материалы с подходящими характеристиками, то они заведомо будут хуже и, скорее всего, дороже.

Орудие конкурентной борьбы
Борьба за экологию используется в качестве оружия в конкурентной борьбе как на уровне компаний, так и государств. Первооткрывателем стал американский химический гигант Du Pont de Nemours and Company. В конце 1950-х — начале 1960-х годов человечество взволновало расширение озоновой дыры над полюсами планеты, что грозило климатическими бедствиями. Руководство концерна, сославшись на какие-то специальные исследования, поспешило убедить мировое сообщество, что во всём виноват фреон, который используется в холодильных установках, а, именно, фреон на основе хлора. И если заменить хлор на фтор, то ситуация нормализуется. Надо ли уточнять, что у концерна (в отличие от соперников) необходимая технология была готова к промышленному запуску?

На уровне государственной экономической конкуренции приведём более современный пример.

Хорошо известны политические игры вокруг ≪Северного потока — 2≫. Труба, проложенная по дну Балтийского моря, может поставлять в Европу, большинство стран которой не имеют собственных энергоресурсов, до 55 млрд кубометров газа ежегодно. Однако Дании и Польше показалось, что проект нанесёт вред ≪хрупкой экологии≫ Балтики, поэтому они всеми силами пытались препятствовать его реализации. Наверняка утверждать трудно, но некоторым аналитикам отчётливо видятся интересы США, готовых поставлять сжиженный газ.

Аналогичные действия предпринял Эммануэль Макрон. В конце 2021 года он вдруг наложил запрет на финансирование французских компаний, участвующих в мегапроекте, стоимостью 10 млрд евро, ≪Арктик СПГ-2≫, который осуществляет ≪Новатэк≫ в кооперации с компаниями Китая, Японии, ряда стран ОЭСР. Реальную  мотивацию французов вычислить не так просто, но в качестве предлога использован лозунг об охране природы в местах добычи, расположенных в тысячах километрах от Парижа.

Примечательно, что борьба за чистоту природы всё чаще используется в качестве орудия этой самой борьбы, причём на межгосударственном уровне. Обострение конкурентных баталий предвидеть несложно. В новостях то и дело мелькают сообщения о дипломатических, а нередко и вооружённых манёврах в Африке, Латинской Америке, Азии, перспективных с точки зрения полезных ископаемых. Но теперь позиции соперников атакуют ещё и под экологическими знамёнами. Достаточно обратить внимание на разработанный Европейской комиссией так называемый углеродный налог, с помощью которого предстоит добиться целей по нейтрализации выбросов СО2. Взиматься налог будет с импортируемых товаров, производство которых связано с повышенными выбросами. С 2023 года потребуется только отчётность, с 2026 года — приобретение специального сертификата, свидетельствующего о соблюдении экологических норм.

Фискальные рестрикции применяются к товарным позициям, включённым в специальный список. Сейчас в него входит цемент, чёрные металлы, изделия из них (рельсы и трубы), за пределами остаются нефть и нефтепродукты. И сколько бы ни утверждали, что налог обусловлен исключительно заботой о природе, понятно, что ≪сертификат≫ защищает своих производителей от зарубежных конкурентов. Такой вывод подтверждается и тем, что в список ≪плательщиков налога≫ не включены товары, которые в Европе выпускаются в ограниченных масштабах.

Более изощрённое применение ≪экологического аргумента≫: невключение в повестку дня в Глазго вопроса об атомных электростанциях, хотя его предложили десять стран ЕС. Действия оргкомитета загадочны? Отнюдь. Россия, как лидер в ядерных технологиях, предлагает практически безопасные типы станций, минимально загрязняющие атмосферу. Российские монтажники готовы построить и малогабаритные ядерные генераторы в любой точке мира и подогнать к берегам островных государств плавучие станции, решив тем самым проблемы энергоснабжения, избавив от необходимости завозить солярку, мазут или сжиженный газ. Что для этого надо? — признать атомные станции экологически безопасными. Но в таком случае, какие перспективы у уже раскрученных фирм, производящих ветряки, солнечные панели, приливные и волновые торпеды? Ответ понятен. Однако и это не самое главное. Наших соседей по континенту абсолютно не устраивает, что российские производители получат экспортные контракты и подряды на строительные работы.

Какой бы дискуссионной ни была тема охраны окружающей среды, очевидно: проблема есть, и она всё более актуальна. Решение возможно лишь через достижение широкого международного консенсуса. Его формирование должно идти не столько вокруг возможностей противодействия циклическим природным изменениям климата, сколько путём адаптации к формирующейся тенденции и снижения влияния антропогенного фактора на окружающую среду.