ИМПЕРИЯ РЮРИКОВИЧЕЙ. СЛАВЯНСТВО И РУСЬ В ПЕРВОМ ТЫСЯЧЕЛЕТИИ НАШЕЙ ЭРЫ

Дата: 
15 февраля 2022
Журнал №: 
Рубрика: 

Увидев несказанную красоту величественного православного богослужения, послы Владимира ощутили её как присутствие Бога на земле.
                                                                                                                                                                                                                                                       Продолжение...

Текст: Юрий Сухарев

Религия восточных славян
Когда-то апостол Андрей проповедовал народам на берегах Понта, что спустя восемь веков назовут Русским морем. Трудился Первозванный ученик Христов и в Крыму. По свидетельству святого мученика Климента-папы, четвёртого епископа Рима, доставленный под конвоем в крымские каменоломни он нашёл в Тавриде общину в две тысячи христиан. Затем посланник Божий, выйдя из Крыма, проповедовал людям, называемым преданием скифами, после чего отправился на север вверх по берегу Днепра, повсюду просвещая людей, не знавших письменности.

Духом Святым провидел он грядущую славу Киевских гор, где в память крещения местных жителей установил крест, а сам двинулся ещё дальше на север, ведомый Промыслом Божиим. Но кто остался хранить переданную им Благую Весть? Долго ли звучали на берегах Днепра отзвуки его проповеди? Знаем только, что восточные славяне, пришедшие на эту землю несколькими веками позже, не были затронуты евангельской проповедью даже в её извращённом, еретическом арианском или богумильском виде вплоть до крещения пребывая в заблуждениях потерявшего адамову веру человечества, «заблудившегося во времени».

Нет необходимости подробно перечислять пантеон высших и низших славянских божеств и «функционал» каждого из них, обрывки мифологии и описаний культовых действий или артефактов. Полезнее привести сущностную характеристику религии восточных славян, сославшись на авторитеты.

«Наше знание религии древних славян далеко от истины вследствие малого количества источников», писал Г. В. Вернадский и продолжал: «Более того, нелегко различить верования, общие всем славянским племенам, и те, что отличают каждое из них.

…Трудно установить какие-либо определённые границы славянским язычеством в целом и русским язычеством… В любом случае можно сказать, что русское язычество, без сомнения, обладало некоторыми собственными характеристиками и представляло скорее многообразие верований, нежели религию… Даже более религий других племён, русское язычество не было единой системой догм, но скорее комплексом… религиозных верований. Различия в религии русских славян были столь велики, что более точно говорить о двух или даже о трёх русских религиях вместо одной».

В самом деле, можно назвать перуноцентричное язычество Приильменья, принесённое дружинной русью на юг, но не ставшее там родным для местных «даждьбожьих внуков», и добавить к этому земледельческий солярный культ Хорса и «Симаргла»-Сэнмурва, вероятно, доставшийся от ираноязычных предков части потомков антов. На одном конце Руси, на берегах озера Неро, почитался рогатый Велес — бог богатства и покровитель животных, владыка подземного царства, а на другом, между Прутом и Днестром, на первом месте стоял русский Гефест — Сварог.

Желающих разобраться в этом сбивает с толку разнобой в названиях: западный Свентовит — это восточный Даждьбог? Столь популярный на западе Триглав на востоке неизвестен, но кто тогда Траян? Объединяли же всех славян — культ предков, почитание Рода и Рожаниц, земледельческий культ Матери-Земли, анимистическое одушевление, почитание сил природы, духов леса и воды и т. п., идущее из каменного века вместе с реликтами фетишизма и магией, укоренённое в подсознании.

Важнее знания отдельных подробностей — понимание того, что есть язычество (от «языкъ» — народ, т. е. «народная вера», «религия простого народа» — Ю. С.). Такой взгляд на «родноверие» только у христианства.

Приведём одно из лучших его определений, данное протоиереем А. Шмеманом, многое объясняющее в русской истории и истории человечества. «Мы думаем об язычестве как о примитивном „идолопоклонстве“ и считаем победу над ним Церкви чем-то простым и самоочевидным. Но за „идолопоклонством“ скрывается на деле и делает его куда менее „примитивным“ очень особое и целостное восприятие мира, глубоко укоренённый в человеке комплекс идей и верований, уничтожить который было совсем нелегко (целиком он не уничтожен и сейчас). В самой общей и упрощённой форме миросозерцание это можно определить, как подчинение человека иррациональным силам, которые он ощущает в природе, понимание мира и жизни в нём как „судьбы“, зависящей от этих сил. Человек может так или иначе „умилостивить“ эти силы, откупиться от них жертвой, культом, до некоторой степени он даже управляет ими — „магией“, но не может осмыслить их и тем паче освободиться от них. Всё его отношение к миру определено страхом и чувством зависимости от таинственной власти, он „заклинает“, „заговаривает“ её, но от этого она не становится ни осмысленной, ни благой.

Поэтому христианство видит в язычестве страшную ложь о мире, поработившую человека, а, следовательно, ложь и о Боге, и все усилия употребило на борьбу с ней. То была борьба за человеческую душу, за освобождение её от яда, отравившего самые источники сознания и жизни».

Христианство на Руси до крещения
Христианство на Руси появилось задолго до Владимирова крещения. Первое упоминание о русах-христианах связано с крещением князя Аскольда после неудачного нападения на Константинополь в 860 году. Под впечатлением внезапной бури, возникшей по молитвам осаждённых и погубившей множество кораблей, на которых приплыло киевское войско, князья Аскольд и Дир по возвращении своём направили к императору Михаилу III посольство с просьбой о крещении, которое состоялось в 866 году. По этому поводу патриарх Фотий писал: «…тот самый так называемый народ Рос — те, кто…подняли руки на саму Ромейскую державу! Но ныне, однако, и они переменили языческую и безбожную веру, в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан, …приняли они у себя епископа и пастыря и с великим усердием встречают христианские обряды».

Начали строиться храмы, но вскоре ситуация изменилась. В. Н. Татищев, пересказывая Иоакимовскую летопись, сообщает: «Блаженный же Оскольд предан киевляны и убиен бысть, и погребен на горе, где стояла церковь святого Николая, но Святослав разруши ее…» Из этого следует, что Аскольд, скорее всего, после крещения носил имя Николай и похоронен у построенного им храма во имя этого святого, а также, что язычник Олег и его преемник Игорь этот храм не разрушали. При императоре Василии I в Киеве появился архиепископ, а император Лев VI Мудрый, правивший с 886 по 912 год, сообщал о существовании на Руси уже митрополии, подчинённой Константинопольскому патриархату, т. е. епархий стало не меньше двух.

Археологические исследования показывают, что ещё в IX веке значительное число захоронений киевлян осуществлялось по христианскому обряду, а в следующем столетии появились отдельные христианские кладбища. Но при князьях-язычниках христианство не могло быть доминирующей религией. Есть основания считать, что после смерти Олега позиции христиан в Киеве ослабели — о митрополии нет никаких известий, процесс христианизации остановился, она не распространилась за пределы Киевщины.

Как следует из договора с греками, русские официальные лица клялись своими богами, но среди купцов, торгующих с греками, христиане, видимо, преобладали. И всё-таки христианство постепенно распространялось. В 945 году при заключении Игорем нового договора с империей, часть его соратников клялась в соборной церкви святого Ильи, что предполагает наличие и других храмов — приходских, и, соответственно,— довольно многочисленную паству. Есть более поздние свидетельства наличия множества церквей в ещё языческом Киеве и после погрома христиан, устроенного Святославом. Однако приходы не могут жить сами по себе. В какую епархию они входили, если после Владимирова крещения иерархия была восстановлена заново?

Ольга, не встречая сочувствия в Константинополе, получившем печальный опыт от резкого усиления амбиций правителей Болгарского царства после крещения, едва не отнявших у ромеев их столицу, попыталась найти поддержку в этом вопросе при дворе германского императора. Католики взялись за дело, и специально подготовленная миссия во главе с епископом Адальбертом в 961 году отправилась на Русь, но встретила жёсткий отпор, по-видимому, санкционированный Святославом. Сам князь-воитель, потерпев в Болгарии крушение планов, устроил в своём войске кровавую «чистку» христиан. Такого же можно было ожидать от него и по возвращении в Киев.

Пришедший в Киев Владимир, в противоположность правившему до него Ярополку, христиан не любил, но и не трогал. Их стало уже слишком много, чтобы организовывать против них репрессии. К тому же греческую веру охранял авторитет бабки, слывшей в народе мудрейшей из людей. Восстановив ежегодными походами зыбкое единство государства, князь сознавал, что в случае его внезапной смерти все труды снова могут пойти прахом. Опять понесётся по земле усобица, и огромная страна будет растащена на куски, которые теперь, как ни поливай их свежей кровью, могут и не срастись,— их приберут к рукам окрепшие соседние государства.

Более всех надо было опасаться братьев ляхов. Обиженные за Червенские города и Волынь, они ждали своего часа.

Он попытался создать в Киеве «палладиум» из идолов, наиболее почитаемых своими разноплеменными подданными богов, но не ощутил от этого желаемого эффекта. Пережиток первобытности ничем не мог ему помочь. Наступала другая жизнь. Надо было что-то делать, что-то менять.

Недавняя попытка принести очередную человеческую жертву оставила тяжёлый осадок. Отец обречённого жребием юноши, заслуженный варяг и христианин, не захотел смиряться перед судьбой. Отец и сын (Феодор и Иоанн — первомученики киевские), взбежав с мечами в руках на сени терема, долго защищались от язычников, подрубавших столбы, объясняя всему Киеву правоту своей веры и понося славянских богов. Оба погибли, но жертвоприношение оказалось сорванным. После чего многие в Киеве изменили отношение к христианам и их религии.

Своим подвигом эти двое показали славянам христианство с неведомой, но яркой и сильной героической стороны.

Выбор веры
Договор Олега с империей ромеев, установив равноправные торговые отношения, сделал перспективы христианизации Руси более явными, чем аскольдово крещение, носившее черты ситуативности. Он открыл дорогу к распространению восточного христианства возвращавшимися из-за моря воинами и купцами, навсегда пленёнными ослепительными воспоминаниями о Царьграде. Ощущая растущую русскую силу, они желали увидеть Киев, не уступающим великолепием столице мира, и количество таких людей возрастало. Князя христианство должно было привлечь мощной аргументацией в пользу сильной и единой государственной власти, защищающей и высоко поднимающей личность правителя.

Ничего ещё не было решено. Наиболее влиятельная часть дружины, окружавшей Владимира, в которой возобладали словене, не говоря уже о «старцах градских», возглавлявших коренное полянское население столицы, держалось старой веры. Эти люди, как и их князь, видели, что большинство славянских стран приняли крещение. Они осознавали необходимость перемен, но опыт предостерегал их. Побывавшим со Святославом за Дунаем лично довелось ощутить на себе пресловутое «лукавство» греков.

Принятие «греческой» веры страшило попаданием в зависимость религиозную и политическую, а свободу они ценили превыше всего. Те же, чей кругозор ограничивался Киевом, не мыслили иного культа и боялись лишиться привычного порядка вещей. Так или иначе, но приверженность прежней вере у большей части «правящего класса» была поколеблена, и после памятного случая с варягами в 993 году вопрос о смене веры вошёл в повестку дня.

Перед правителем, разочаровавшимся в старых богах, стояла задача переубедить своё окружение, а с ним и большинство народа (да, возможно, и себя самого) путём «выбора веры» или, как сказали бы сейчас, методом сравнительного анализа. Можно предположить, что этот вопрос не раз обсуждался княжеским «госсоветом», и аргументы против принятия восточного христианства приводили к рассмотрению иных вариантов, которые находили своих сторонников, предлагавших аргументы «за». Кому-то выбор чехов и поляков казался предпочтительней болгарского в силу удалённости от центра западного христианства. Кто-то в Новгороде был крещён не признающим власти Рима ирландским проповедником. На кого-то действовала финансовая мощь местной иудейской общины и политические возможности её международных связей. Кто-то был впечатлён успехами молодого ислама, вытеснившего греков с Ближнего Востока, укоренившегося относительно недавно среди северных булгар и только что создавшего мощную державу Хорезмшахов, уже распространившую своё влияние на Нижней Волге.

В практическую плоскость вопрос выбора веры перешёл после войны с волжскими булгарами в 995 году. Летопись, позднее написанная православными монахами, обращаясь к чувствам верующих, повествует, что первыми, с кем Владимир беседовал о вере, были мусульмане. Можно предположить, что это были послы Волжской Булгарии. Князь подробно, с интересом расспросил послов об их религии, неодобрительно отозвался о пищевых запретах, но окончательного ответа не дал. Далее были немцы, присланные от папы римского. Западное вероисповедание летописец изложил намеренно бледно, как бы готовя читателя к ответу князя, отославшего послов со словами «идите вспять, так как отцы наши не приняли этого».

Узнав о том, что князь задумал сменить веру и отослал христиан восвояси, в горнице Владимира появились киевские иудеи, предлагая свою религию.

Выслушав хазар, князь отверг иудаизм по причине их «рассеяния» — утраты государственности как наказания от Бога, не желая Руси такой же участи. И с содержанием этого эпизода можно согласиться, поскольку принять религию побеждённых Владимир не мог. Падение Хазарии, как и древнего Израиля, в глазах язычника определённо означало и слабость их религии, к тому же она не несла ему видимых политических выгод, но сулила серьёзные проблемы во взаимоотношениях с христианским и исламским миром.

Следующими проповедниками уже в 986 году явились православные — византийское посольство, в составе которого находился и некий «философ», прибывший с особой миссией. Повесть временных лет даёт развёрнутое на нескольких страницах изложение событий Ветхого и Нового заветов, изредка сопровождая его репликами Владимира. «Речь философа» считают самостоятельным произведением кирилло-мефодиевскойтрадиции, имеющим по ряду признаков болгарское происхождение, которое русский автор адаптировал к повествованию. Хотя в первых словах «философ» в чрезвычайно резких выражениях осудил мусульман и мягко упрекнул католиков, но в целом оно построено на антииудейской аргументации и, по сути, является полемическим. Позднее русские средневековые книжники, и первым — великий Илларион, позаимствовали идеи этого произведения для обоснования исторической миссии Руси как «последней» из призванных Богом «новых» народов.

Хотя князь с интересом и местами с сочувствием высказывался по ходу проповеди, ответом «философу» стало: «Пожду ещё мало». Осторожный Святославич, пусть даже и «положи на сердце» глубоко запавшие ему рассказы грека, всё же решил потянуть время, собирая дополнительную аргументацию для лучшего обоснования внутренне принятого решения.

Выслушав представителей четырёх религий, Владимир обратился к боярам и киевским старейшинам с предложением послать посольство из мудрых  и бывалых людей для проверки и оценки ислама, западного и восточного христианства. Избранные десять достойных направились к болгарам, как это, по-видимому, и происходило в действительности.

Ответное посольство должно было оценить обрядную, культовую и бытовую стороны их религии. Рассказ послов, будто бы на основании которого Владимир и отверг веру мусульман, в изложении летописца выглядит как антиисламский памфлет. Крылатая фраза, произнесённая ранее Владимиром по поводу запрета вина, думается, маскирует причину отказа, нежели объясняет его.

В действительности всё сложнее. Из Булгара русские послы направились в Хорезм, где, судя по восточным источникам (поздним и дефектным, к тому же представляющим из себя памфлет, только антихристианский), их неправильно поняли. Не исключено, что и послы, чтобы не создавать себе проблем, излишне хвалебно отозвались о религии принимающей стороны. Во всяком случае, в Хорезме решили, что Русь готовится к принятию ислама, и отправили с ними имама. Но исламский мир, вступив в эпоху дробления на феодальные владения, переживал не лучшие времена, его влияние в Киеве было несопоставимо с византийским.

Каково же оказалось разочарование восторженных последователей пророка Мохаммеда, когда их достигли вести о крещении Руси. В литературе упоминается о резком обострении печенежской опасности вскоре после принятия Русью христианства. Причиной такого поведения индифферентных к религии кочевников, всегда озабоченных одной лишь материальной выгодой, вполне мог стать мешок серебра от разгневанного хорезмшаха Мамуна ибн-Мухаммеда, решившего через соседей покарать «отступников».

По словам летописца, в странах Запада киевским посланцам «не понравилась» католическая обрядность, бедное убранство мрачноватых романских храмов, не радующих славянский глаз: «и видехомъ в храмехъ многи службы творяща, а красоты не видехомъ никоея же». Зато поражённые великолепием праздничного богослужения в Константино-польском храме святой Софии, послы, передавая в Киеве свои впечатления, признались, что ощущали себя там, скорее, на небе, нежели на земле, так как нет на земле такой красоты, для описания которой не могли найти и слов, только: «…там Бог пребывает с людьми».

Громовые раскаты органных гармоний, разноцветный блеск мозаик, отражающий тысячи свечных огоньков, золотые облачения и торжественные возгласы служащих в облаках фимиама, льющиеся с высоты хор ангельские голоса поющих дивные напевы, наконец, механический рык золотых, бьющих хвостами львов и крики павлинов, распускающих драгоценные хвосты, императорский трон, взмывающий под своды невероятной высоты…

Именно красота убедила «русь» в своей правоте. Они, бывалые и «смысленные», действительно как дети воспринимали мир. Увидев несказанную красоту величественного богослужения, ощутили её словно присутствие конечной истины, уверовав пока только в одно,— что нашли место пребывания Бога и теперь не могли «забыть красоты той, ибо каждый, если вкусит сладости, не возьмёт потом горького. Так и мы — не можем уже оставаться прежними».

Рассказ послов впечатлил присутствующих. Как бы выражая согласие с ними, боярам после услышанного оставалось только добавить, что «если б плох был закон греческий, то твоя бабка Ольга, которая была мудрейшей из всех людей, его бы не приняла». Подводя итоги «заседания», Владимир вопросил о месте крещения, на что получил ответ: «где ти любо». Князь принял не личное решение, за которое пришлось бы отвечать самому, а мудро разделил ответственность с окружением, в которое входили «силовики», представители «исполнительной власти», старейшины — «депутаты» от полянского веча.

В какой-то мере этот рассказ отражает реальные события, и можно не сомневаться, что помимо политических расчётов и экономических выгод культурное доминирование «нового Рима», любовь славян к красоте сыграли в этом выборе не последнюю роль. Но принятие восточного христианства было результатом не только внутренних причин, эстетических или бытовых предпочтений, но и следствием событий, происходящих в окружающем мире.

В Киеве внимательно наблюдали за острейшей борьбой между двумя центрами христианства. Когда Византия увязла в войнах с арабами, Рим, нарушая установленную ещё при царе Константине границу своего «диоцеза», пытался обеспечить своё влияние даже в Болгарии, но не преуспел, а в Чехии православие оказалось побеждено, венгры, как и поляки, приняли западный обряд и с ним — нарастающие догматические отклонения. Болгария, стремительно превращаясь после крещения из царства в империю, бросила вызов Константинополю, но была разгромлена. «Ромеи», вытеснив Святослава с Балкан, стали официальными союзниками, которым по условиям договора 971 года Русь в случае необходимости обязана была предоставлять военную помощь. Это новое усиление империи, добившейся также и новых побед в Малой Азии и Сирии, настолько поднимало её ценность как союзника для Владимира и его окружения, что ничего не изменила и очередная полоса неудач, вновь обрушившихся на Византию во второй половине 990-х. Временные несчастья греков лишь способствовали планам Владимира.

Продолжение в следующем номере.