ЛЕОНИД РЕШЕТНИКОВ: РАЗВЕДКА – ЭТО ПАТРИОТИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

– Кем Вы мечтали быть в детстве?

– Поскольку моё детство прошло в основном в военных городках: в Армении, на Украине, – то я мечтал стать военным, как мой отец. Я помню, что в Армении на границе с Турцией (это мои детские воспоминания) идёт колонна солдат, и я сзади с мальчишками тоже иду, марширую. Пел песни военные вместе с ними. Поэтому мои родители, особенно отец, были убеждены, что я стану военным.

– Почему изменили мечте детства?

– Отец мечтал о том, чтобы я или мой брат выбрали карьеру военного. Но я оказался «предателем» этой идеи и поступил на исторический факультет. Отец очень расстроился и даже какое-то время не разговаривал со мной. А потом понемногу отошёл и свыкся с этой мыслью.

Я последние годы в школе очень любил читать, очень любил историю и географию. Любовь к географии спустя много лет отразилась на всей моей жизни: только в служебных командировках я побывал в 65 странах мира. А история помогла стать гражданином, патриотом, а потом и разведчиком.

– Почему именно в разведчики?

– Я сейчас, на склоне лет, анализирую, задумываюсь о своей жизни, судьбе и понимаю, что меня вели по жизни. Сценарий жизни сформировался независимо от меня. Поскольку по-другому объяснить, почему я прошёл путь от выпускника Харьковского университета до генерал-лейтенанта разведки, я не могу. Такой замысловатый путь в плане территориальном, географическом… И почему в таких очень сложных ситуациях я оказывался жив, здоров и «непотопляем»… Я могу объяснить это только Божественным промыслом, который работает в отношении каждого человека. Это нужно понимать и принимать, и тогда всё становится понятно. Иначе объяснить жизненный путь мне очень сложно. Я не вижу у себя каких-то особых задатков, особых талантов. Каждому человеку даётся талант, но я не нахожу, чтобы у меня он был какой-то выдающийся.

– Какие качества характера отличают разведчика?

– Я больше разведчик-аналитик. Аналитика – это способность размышлять, думать, замечать, стараться понимать, что происходит. Разведчик-аналитик должен быть при этом общительным, доброжелательным. Часть этих качеств часто даётся, а не воспитывается. Поэтому какая-то предопределённость к этой работе, наверное, была. В 1976 году, когда я уже работал в академическом институте научным сотрудником, мне в голову не приходили слова «разведчик», «разведка». Я был политически очень активен в том смысле, что у меня всегда была политическая позиция, и я всегда был патриотически настроенным человеком.

Меня семья воспитала так, что Родина – превыше всего. Так было и когда я учился на историческом факультете в Харькове, и в аспирантуре в Софийском университете. Но чтобы я думал о разведке… Мне это слово даже и не встречалось. Детективов тогда было мало. Если они и печатались, то их трудно было купить. Фильмы про разведку, конечно, выходили на экраны, но мне было не до них. У меня уже своя семья появилась, дочь и, я, конечно, о разведке и не думал.

– Вы работали в балканских странах, потому что…

– Я работал в балканских странах, потому что у меня такая университетская специализация: «История южных и западных славян». Южные славяне – это Сербия, Югославия, Болгария, Греция. Я окончил аспирантуру Софийского университета, и болгарский язык стал основой для дальнейшего… Я люблю балканские страны. В Болгарии я крестился, венчался, в Болгарии старшая дочь родилась, в Сербии – младшая.

– Вы говорите с любовью о Балканах. Чувствуете духовную близость к жителям этих стран?

– У меня на Балканах очень много друзей. Если бы я не был верующим, православным человеком, я бы сказал, что в другой жизни я был болгарином, или сербом, или греком. Мне там очень нравится, нравятся эти люди.

– Каково это было – работать против тех, кто нравится?

– А мы не против работали, а за – за Россию. А судьба этих стран, этих народов, их миссия – быть с Россией. Иначе они теряют смысл своего существования. Сейчас они попали в сферу влияния Запада, иной цивилизации, и… исчезают как греки, как болгары, как сербы. И не просто исчезают, а трансформируются в безликую массу. Только служение идее с Россией, поддержка альтернативной Западу цивилизации спасёт их от исчезновения. Мы успешно там всегда работали, потому что работали за них. Если болгарин говорит: «Я русофил» – это значит, что он не против. Он болгарский патриот. И серб без России – не настоящий серб. Во что сейчас превращаются эти страны? А Греция? Они должны быть вместе с Россией! Мы против них никогда не работали, всегда за – за Болгарию, за Сербию, за Грецию.

– На Ваш взгляд, где сложнее работать разведчику: в Азии, на Ближнем Востоке – в тех странах, менталитет которых сильно отличается от нашего, или в Европе, США?

– В Азии и на Востоке намного сложнее. Я восхищаюсь коллегами, которые специализируются на этом направлении. Многие люди бывали на Балканах: несмотря на отличия, непохожесть, есть и большая близость, и не только языковая. Мышление у нас очень похоже, всё-таки мы из одного котла. А Восток – это другой котёл, другая цивилизация. Не западная, которую мы тоже более или менее знаем. Совсем другая цивилизация, другие языки, другая культура, другая вера.

– Иными словами, на Балканах Вы себя чувствовали как дома, а в странах Азии, Ближнего Востока наши соотечественники ощущают себя по-настоящему на чужбине?

– Конечно. Балканы – наш общий дом, всё-таки мы все вышли из византийской купели. А Азия – это совсем другое. У меня есть друг, мы вместе служили. У него в арсенале лаосский и вьетнамский языки. Я всегда смотрел на него с восхищением. Он не только на языке говорит, но знает традиции, культуру, вплоть до племенных различий. Может часами рассказывать о странах Индокитая. Конечно, такой человек будет успешным разведчиком! Говорят, что сегодня во многие страны можно ехать с английским языком: сейчас, мол, весь мир говорит на английском. Далеко не весь! Есть люди – сотрудники МИД, некоторые бизнесмены, – которые говорят, но почему они в свободное от работы время должны разговаривать с вами на чужом для себя языке? Они тоже устают, им хочется расслабиться. Поговорить на своём языке. Поэтому настоящий дипломат, разведчик, журналист должен знать язык, культуру, традиции той страны, в которой он находится.

Если бы не советская система, которая была антирусской по своей сущности, прогноз Менделеева о том, что нас сегодня должно быть почти 400 миллионов – нас, русских, и других народов, – оправдался. Система, и это продолжалось до начала 60-х годов, уничтожала в массовом порядке. Надо строить канал. Как решалась проблема? Арестовывается 400 тысяч человек, даются лопаты, тачки, чуть техники, если есть. На баланде. Как это называется? Рабский труд. Это же реалии, я же не выдумал ничего! Говорят, другого выхода не было. А зачем тогда систему с кровью внедряли? Зачем тогда были революция, Гражданская война? Мы же железную дорогу построили до Владивостока, почти не используя труд каторжников. Строили свободные люди за деньги, они зарабатывали.

Одно из главных разочарований Сталина и большевистского окружения: в 1928–1929 годах они вдруг поняли, что крестьяне, которым они раздали землю, оказывается, не хотят и не умеют работать. Они руководствовались идеалистическим принципом, который был заложен в марксистско-ленинской теории: предоставь всем равные права, и всё будет… в шоколаде. Это же неправильно! Люди же разные! И если им всем дать по участку земли… Посмотрите на дачные участки: у одного всё перекопано, грядочки ровные, а у другого всё поросло бурьяном – земля ему не нужна! Когда большевики говорили: будем делать ставку на бедняков, они не задумывались, откуда взялись бедняки. Считали, что они появлялись в результате жесточайшей эксплуатации помещиками и капиталистами. Но это не так. Бедняки появлялись часто по причине того, что были интеллектуально и физически слабее тех, что выделялись: середняки, кулаки. Да, были погорельцы, были и те, у кого пять дочерей и ни одного сына. И им старались, кстати, помогать. Но немалая часть населения просто не могла в силу личных качеств эффективно трудиться. А большевики посчитали: сейчас всем дадим поровну, и все станут результативно работать. Реальная же жизнь говорила, что многие не хотят, а другие не умеют работать.

Я не критикую людей, живших в советский период. Человек должен оставаться человеком в любое время, при любой власти. Если работал честно, не участвовал во всесоюзном движении «несунов», когда выносили всё с заводов и фабрик, никого не обманывал, доносы не писал, то зачем ты переживаешь, что жил при социализме – и, оказывается, жил в плохой системе, в плохой период… Что тебе период? Ты был честен перед Богом и перед собой… А если ты работал нечестно, писал доносы, то, извини, тебя никакая система не оправдает: ни социалистическая, ни капиталистическая. Народ жил. Одни совершали подвиги, другие подлости, третьи – ни то, ни другое. Надо было строить – строили, надо было поднимать промышленность – поднимали и т.д. Но я, во-первых, против идеализации советской системы, во-вторых, ещё раз хочу подчеркнуть: я против противопоставления советского времени дореволюционному периоду. Не нужно говорить: всё было оправданно: миллионы репрессированных – казачество, крестьянство, священничество. Оправдать убийства великими целями?! Какими великими целями? Если вы разрушили дом, а потом начали строить новый, то причём тот дом, который вы разрушили? Он крепко стоял – зачем его было рушить? Зачем нужно было убивать этих людей? Советская система как таковая не может быть использована в дальнейшей жизни нашего государства. Она не оправдала себя именно как система. Как историк и как образованный человек я понимаю, что 70 лет в истории – это миг.

Государство, которое мы создали в 1917–1918 годах, развалилось к концу 1980-х. Оно само развалилось! Все говорят, что предатели Горбачёв, Ельцин, ещё кто-то… Нет, они – продукт развала, продукт гниения. Было бы не так – система выдвинула бы альтернативные фигуры, которые эти продукты гниения выбросили бы на помойку. Но система никого родить не могла, потому что она сгнила, стала нежизнеспособной. Почему? Потому что она жёстко наложила лапу на две важнейшие вещи: духовность – стремление значительной части людей найти ответ на вопрос о смысле (на этот поиск было наложено жесточайшее табу, с жертвами, с убийствами), что привело к потере духа, и творчество. Ну не хотят многие быть просто наёмными рабочими или служащими, хотят иметь свою землю, свой дом, хозяйство. Здесь тоже табу. В результате система не выдержала конкуренции – она просто умерла. Закладывался хороший принцип справедливости. Но справедливость должна быть не социалистическая, а христианская, от сердца, а не от ума. Система не работала, потому что она была искусственно создана, ведь большевики создавали её «по ходу парохода», по ходу дела. Перманентная реформа.

Обратите внимание: когда говорят, что самодержавная Россия рухнула в один день, это неправда. Старая Россия сопротивлялась. Те, кто хотел её сохранить, собрались на Дону, на Кубани, и началось… А когда пала советская власть, то ничего не произошло. Никто не вышел какой-нибудь райком партии защитить, никто. В Российской империи шли сложные процессы, но вряд ли она саморазрушилась бы, как Советский Союз. Противники империи после событий 1905 года правильно рассчитали: просто революциями очень трудно добиться цели, надо ликвидировать стержень, на котором зиждется империя, – монарха. Был организован классический заговор по устранению царя. Он был изолирован, а затем зверски убит. И пошло-поехало… Тому, что мы устроили, нет оправдания. Но до сих пор люди не хотят думать, не хотят знать правду. Жестокосердные мы, получается! Почему никак не признаем, что уничтожение нашего генофонда в 1920–1940-е годы негативно сказывается на нашей нации сегодня? Эти миллионы смертей что, бесследно прошли?! Мы потеряли огромное число людей. И каких людей! Поэтому да, критикую и буду критиковать советскую систему.

– Исходя из Ваших слов, переоценка ценностей произошла у Вас в 1980-х годах. Вы упомянули, что уже тогда стало ясно, что Советский Союз находится под угрозой распада. И очевидно, что Вам не пришлось бы жить и работать в стране, чьи ценности, политический строй стали Вам чужды. А если бы распада СССР не произошло, как бы сложилась Ваша жизнь? Вы бы уехали из страны, попытались что-то изменить или смирились?

– Вот посмотрите: многие люди в СССР жили и работали и в то же время не принимали Сталина, да и Советский Союз. Не все были диссидентами, не все были способны пойти на какое-то столкновение. Мне даже кажется, что все эти диссиденты, которые потом на Западе оказались, они как раз не режим ненавидели, а скорее всё-таки они не любили Россию. Потому что те, кто был против режима, но за Россию, за русскую цивилизацию, как правило, не бежали на Запад, они оставались в России, а некоторые сидели в тюрьме.

– Какой Вы видите свою судьбу? Если бы жизнь сложилась заново, Вы поменяли бы профессию?

– Трудно сказать. Надо испытать всё на собственной шкуре, а потом говорить. Человек может сказать: я бы никогда этого не сделал! А потом делает. Главное, что моя идеологическая смена вех происходила параллельно с распадом идеологии советского режима и советской власти. Я ненамного опережал их. Главное, что я всегда любил Россию и всегда гордился, что я русский.