НА СТРАЖЕ РОДИНЫ, НА СТРАЖЕ АРМИИ

Арестованный 6 августа 1941 г. возвратившийся из плена красноармеец 449-го полка связи П.В. Щукин на допросе показал, что, будучи завербован немецкой разведкой, получил задание по возвращении в часть завербовать двух красноармейцев, антисоветски настроенных, совместно с которыми распространять среди красноармейцев слухи о неминуемой гибели Советской власти, создавать панику во время боя и вести агитацию за переход на сторону немцев».

«Ориентировка» — это не рапорт «наверх», где можно что-то и приукрасить. В таких документах всё строго соответствует истине.

Сегодня о контрразведке военного времени пишут немало, но многое из написанного не соответствует действительности. В частности, то, что к военным контрразведчикам в войсках было самое негативное отношение. Разумеется, кое-кто и боялся сотрудников особых отделов, однако у большинства военнослужащих эти люди вызывали уважение и доверие.

Ветеран Смерша Иван Лаврентьевич Устинов вспоминал, как в конце лета 1941 года, будучи в одной из частей 16-й армии южнее Вязьмы, он оказался в окружении. В результате бомбовых и артиллерийско-миномётных ударов противника лесной массив, где укрепилось до тысячи бойцов различных подразделений, превратился в бурелом, заваленный ранеными и убитыми. В перерывах между артналётами немцы через громкоговорители предлагали нашим бойцам сдаться, крутили грампластинки с советскими песнями, в основном, «Катюшу». В этом лесу он наткнулся на довольно большую группу бойцов — подавленных, растерянных. Некоторые из них считали, что лучше сдаться, чем вот так ждать смерти. И тогда лейтенант 41-го года выпуска Иван Устинов, невысокий и худенький парнишка, взял командование на себя. «Я сотрудник военной контрразведки, — сказал он. — Сейчас нам предстоит идти на прорыв. Если кто струсит и пожелает сдаться в плен, будет мною самолично расстрелян».

Только представить: лес, где постоянно рвутся снаряды, бойцы, измученные отступлением и отупевшие от усталости, плотное немецкое окружение — а мальчишка-лейтенант требует идти на прорыв. И пошли. Не испугались, а поверили. Потому что за лейтенантом, который был впереди, стоял авторитет военной контрразведки. И прорвались! А этот самый мальчишка дослужился впоследствии до генерал-лейтенанта и в 1970—1973 годах руководил 3-м Управлением КГБ при СМ СССР, советской военной контрразведкой.

Имена героев хранит история. Эти люди сражались с честью, не укрываясь за чужие спины. И умирали достойно, по-солдатски.

3 июля 1942 года, когда советские войска оставляли Севастополь, оперативный сотрудник Особого отдела Черноморского флота младший политрук Павел Силаев во главе группы моряков обеспечивал эвакуацию командования флота с Херсонесского аэродрома. Возможно, в самолёте нашлись бы ещё одно или два места — рядом с особистом была его жена, Прасковья, но оперработник не оставил свою команду. Моряки, последние защитники Севастополя, с боем отступали к морским обрывам. Израсходовав патроны, Силаев поднял руки и пошёл навстречу гитлеровцам. Прасковья шла рядом с ним. Когда вражеское окружение сомкнулось, младший политрук выдернул кольцо у гранаты...

По неполным данным, в боях за свободу и независимость нашей Родины и при выполнении оперативных заданий в годы Великой Отечественной войны погибло более шести тысяч сотрудников военной контрразведки. Генерал-лейтенант Александр Иванович Матвеев, первый заместитель начальника 3-го Главного управления КГБ СССР, был во время войны начальником отдела контрразведки «Смерш» 47-й гвардейской стрелковой дивизии. Вот как он рассказывал об одном из боевых эпизодов, произошедшем летом 1944 года:

— Когда 47-я дивизия вышла в район Люблина, из УКР «Смерш» 1-го Белорусского фронта поступило указание сосредоточить внимание на противодиверсионной деятельности: гитлеровцы всячески стремились задержать продвижение советских войск. Контрразведчики определили, какие именно объекты в ближнем тылу могут быть выбраны немцами для совершения диверсии, и во все уязвимые места были направлены оперативные группы по 7—10 человек.

Группа, которую возглавлял капитан Голубцов, контролировала железнодорожный узел. Буквально на следующий день сюда прибыла «трофейная команда» — семь бойцов и офицер, который предъявил оперработнику требование за подписью начальника штаба фронта, чтобы все командиры оказывали им помощь в выполнении поставленной задачи.

«Хорошо,— сказал Голубцов, у которого «трофейщики» вызвали подозрение.— Поедем в штаб, там договоритесь, как будете действовать».

Бойцов и командира капитан привёл ко мне в землянку. Проверив документы, я сразу обнаружил в них подозрительные признаки: скрепки из нержавейки, некоторые буквы написаны не так… Сомнений не было — диверсанты. Что делать?

Подумав, я сказал, что в дивизии есть склад трофейного оружия — может, там будет чтото нужное? И добавил, что так как дивизия на днях готовится идти в наступление, то можно, продвигаясь вместе с войсками, собирать всё, что душе угодно… Такая откровенность успокоила «трофейщиков».

Однако обстановка на сталинградском направлении ухудшалась с каждым днём. 25 июля гитлеровцам удалось прорваться на правом фланге 64-й армии, создав серьёзную угрозу охвата 62-й армии с юга. Обе эти армии изначально относились к Сталинградскому фронту. И тогда Селивановский напрямую направил телеграмму Сталину.

Ветеран особых отделов Борис Сыромятников писал об этом решении так:

«Предпринимая такой шаг, Селивановский шёл на исключительный риск. Документ направлялся без согласования с Военным советом фронта, через голову Управления особых отделов и без согласования с наркомом внутренних дел Берией. Всё это Селивановский понимал, о чём свидетельствовало его заявление: «Неважно, что станет с нами. Главное, спасти Сталинград, спасти страну»

Конечно, «наверху», как обычно, ошибку не признали, но к мнению комиссара госбезопасности прислушались. Селивановский получил выволочку от Берии за обращение «не по команде», но тем для него неприятности и ограничились. Зато был произведён ряд реорганизаций и переформирований, в результате которых Сталинградский фронт был разделён на одноименный и Юго-Восточный фронты, причём оба возглавлял генерал Ерёменко. Генерал Гордов вскоре был назначен командующим 33-й армии Западного фронта. Реорганизации продолжались и дальше.

Генерал-лейтенант Селивановский руководил военной контрразведкой — 3-м Главным управлением МГБ СССР — с мая 1946 по ноябрь 1947 года.

19 апреля 1943 года было создано Главное управление контрразведки «Смерш» Наркомата обороны СССР. Военная контрразведка была переведена из состава НКВД в НКО, и если до этого оперативные уполномоченные в полках и дивизиях подчинялись как своему непосредственному руководству, так и соответствующим комиссарам, то теперь контрразведчики замыкались лишь на непосредственное начальство. Руководитель Главного управления контрразведки комиссар государственной безопасности второго ранга Виктор Семёнович Абакумов, будучи заместителем народного комиссара обороны, подчинялся одному лишь наркому, каковым на тот период являлся Сталин. Созданная вертикаль надёжно защищала от постороннего вмешательства.

Истинные советские патриоты работали практически в каждой гитлеровской разведшколе, сводя на нет усилия Абвера. В абверкоманде-102 успешно действовал «агент Гальченко» — Пётр Иванович Прядко. Несмотря на то, что после «Харьковской катастрофы» мая 1942 года зафронтовой разведчик потерял связь с Центром, он продолжал работать по собственному разумению. Прядко сумел скомпрометировать нескольких опасных кадровых сотрудников разведки — все они были отчислены из разведшколы, а один расстрелян, вернуть в лагеря для военнопленных наиболее ретивых и преданных гитлеровцам агентов, «засветить» абверовский центр, которому пришлось менять местоположение, а по возвращении «агент Гальченко» представил целую «картотеку» на выпускников и курсантов разведшколы.

За первые десять месяцев существования ГУКР «Смерш» в германские разведывательные органы и школы было внедрено 75 агентов, из них 38 — то есть половина, возвратились, успешно выполнив свои задачи. Они представили сведения на 359 сотрудников германской военной разведки и на 978 шпионов и диверсантов, подготавливаемых для переброски в наш тыл. В итоге 176 разведчиков противника были арестованы, 85 явились с повинной, а пятеро завербованных сотрудников германской разведки оставались работать в своих подразделениях, выполняя задание Смерша. Под влиянием нашей агентуры ряды власовской «Русской освободительной армии» покинули 1202 человека.

По этому поводу очень точно сказал генерал армии Пётр Иванович Ивашутин, руководитель Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооружённых сил СССР с 1963 по 1987 год, бывший в войну начальником Управления контрразведки «Смерш» 3-го Украинского фронта:

«За годы войны управления Смерш фронтов из чисто контрразведывательного органа превратились в мощную разведывательноконтрразведывательную службу, занимавшуюся не только розыском вражеской агентуры, но и агентурной разведкой во фронтовом тылу врага».

«Война нас гнула и косила, пришёл конец и ей самой…» — замечательные строки Булата Шалвовича Окуджавы.

Вскоре после того, как война завершилась, началась демобилизация Красной армии. Миллионы военнослужащих возвращались к мирной жизни. Конечно, кто-то из военных контрразведчиков продолжил службу — и порой очень успешно. В разные годы органы военной контрразведки возглавляли бывшие смершевцы Николай Николаевич Селивановский, Иван Лаврентьевич Устинов, Николай Андрианович Королёв, Яков Афанасьевич Едунов…

Но многим пришлось начинать жизнь с чистого листа, потому как на фронт они уходили со студенческой, а то и со школьной скамьи. Нужно было получать образование, осваивать новую профессию, как-то определяться.

Осенью 1945-го возвратился на филфак Ленинградского университета Фёдор Абрамов, в недавнем прошлом — следователь Отдела контрразведки «Смерш» Архангельского военного округа. В первый день войны он, студент-третьекурсник, записался в народное ополчение, оборонял Ленинград, был ранен, а затем, после окончания краткосрочного курса военного училища, определён в Смерш. В 1948 году Абрамов окончил университет, защитил кандидатскую диссертацию, в 1956 году возглавил кафедру советской литературы ЛГУ, а потом… «ушёл в большую литературу». В 1975 году Абрамов был удостоен Государственной премии СССР за трилогию «Пряслины».