Арестованный 6 августа 1941 г. возвратившийся из плена красноармеец 449-го полка связи П.В. Щукин на допросе показал, что, будучи завербован немецкой разведкой, получил задание по возвращении в часть завербовать двух красноармейцев, антисоветски настроенных, совместно с которыми распространять среди красноармейцев слухи о неминуемой гибели Советской власти, создавать панику во время боя и вести агитацию за переход на сторону немцев».
«Ориентировка» — это не рапорт «наверх», где можно что-то и приукрасить. В таких документах всё строго соответствует истине.
Сегодня о контрразведке военного времени пишут немало, но многое из написанного не соответствует действительности. В частности, то, что к военным контрразведчикам в войсках было самое негативное отношение. Разумеется, кое-кто и боялся сотрудников особых отделов, однако у большинства военнослужащих эти люди вызывали уважение и доверие.
Ветеран Смерша Иван Лаврентьевич Устинов вспоминал, как в конце лета 1941 года, будучи в одной из частей 16-й армии южнее Вязьмы, он оказался в окружении. В результате бомбовых и артиллерийско-миномётных ударов противника лесной массив, где укрепилось до тысячи бойцов различных подразделений, превратился в бурелом, заваленный ранеными и убитыми. В перерывах между артналётами немцы через громкоговорители предлагали нашим бойцам сдаться, крутили грампластинки с советскими песнями, в основном, «Катюшу». В этом лесу он наткнулся на довольно большую группу бойцов — подавленных, растерянных. Некоторые из них считали, что лучше сдаться, чем вот так ждать смерти. И тогда лейтенант 41-го года выпуска Иван Устинов, невысокий и худенький парнишка, взял командование на себя. «Я сотрудник военной контрразведки, — сказал он. — Сейчас нам предстоит идти на прорыв. Если кто струсит и пожелает сдаться в плен, будет мною самолично расстрелян».
Только представить: лес, где постоянно рвутся снаряды, бойцы, измученные отступлением и отупевшие от усталости, плотное немецкое окружение — а мальчишка-лейтенант требует идти на прорыв. И пошли. Не испугались, а поверили. Потому что за лейтенантом, который был впереди, стоял авторитет военной контрразведки. И прорвались! А этот самый мальчишка дослужился впоследствии до генерал-лейтенанта и в 1970—1973 годах руководил 3-м Управлением КГБ при СМ СССР, советской военной контрразведкой.
Имена героев хранит история. Эти люди сражались с честью, не укрываясь за чужие спины. И умирали достойно, по-солдатски.
3 июля 1942 года, когда советские войска оставляли Севастополь, оперативный сотрудник Особого отдела Черноморского флота младший политрук Павел Силаев во главе группы моряков обеспечивал эвакуацию командования флота с Херсонесского аэродрома. Возможно, в самолёте нашлись бы ещё одно или два места — рядом с особистом была его жена, Прасковья, но оперработник не оставил свою команду. Моряки, последние защитники Севастополя, с боем отступали к морским обрывам. Израсходовав патроны, Силаев поднял руки и пошёл навстречу гитлеровцам. Прасковья шла рядом с ним. Когда вражеское окружение сомкнулось, младший политрук выдернул кольцо у гранаты...
По неполным данным, в боях за свободу и независимость нашей Родины и при выполнении оперативных заданий в годы Великой Отечественной войны погибло более шести тысяч сотрудников военной контрразведки. Генерал-лейтенант Александр Иванович Матвеев, первый заместитель начальника 3-го Главного управления КГБ СССР, был во время войны начальником отдела контрразведки «Смерш» 47-й гвардейской стрелковой дивизии. Вот как он рассказывал об одном из боевых эпизодов, произошедшем летом 1944 года:
— Когда 47-я дивизия вышла в район Люблина, из УКР «Смерш» 1-го Белорусского фронта поступило указание сосредоточить внимание на противодиверсионной деятельности: гитлеровцы всячески стремились задержать продвижение советских войск. Контрразведчики определили, какие именно объекты в ближнем тылу могут быть выбраны немцами для совершения диверсии, и во все уязвимые места были направлены оперативные группы по 7—10 человек.
Группа, которую возглавлял капитан Голубцов, контролировала железнодорожный узел. Буквально на следующий день сюда прибыла «трофейная команда» — семь бойцов и офицер, который предъявил оперработнику требование за подписью начальника штаба фронта, чтобы все командиры оказывали им помощь в выполнении поставленной задачи.
«Хорошо,— сказал Голубцов, у которого «трофейщики» вызвали подозрение.— Поедем в штаб, там договоритесь, как будете действовать».
Бойцов и командира капитан привёл ко мне в землянку. Проверив документы, я сразу обнаружил в них подозрительные признаки: скрепки из нержавейки, некоторые буквы написаны не так… Сомнений не было — диверсанты. Что делать?
Подумав, я сказал, что в дивизии есть склад трофейного оружия — может, там будет чтото нужное? И добавил, что так как дивизия на днях готовится идти в наступление, то можно, продвигаясь вместе с войсками, собирать всё, что душе угодно… Такая откровенность успокоила «трофейщиков».