НИКОЛАЙ БОРИСОВ: «СОХРАНИТЬ ЛЮДЕЙ — ГЛАВНАЯ ОБЯЗАННОСТЬ КОМАНДИРА»

— Что сразу приходит на память о том периоде?
— Как нас кормили. Жрать, извините, хотелось постоянно: на завтрак — две или три ложки каши пшённой и чай. У всех от такой кормёжки появилось большое желание скорее на фронт, где, как говорили, кормят хорошо. Ну и воевать надо, а не сидеть в тылу.

Танки получили лишь в конце ноября. Я тогда сфотографировался, карточка сохранилась: стою в зимней форме, младший лейтенант. Таким и отправился на фронт.

— Наверное, в мельчайших подробностях до сих пор...
— А как же… Нас привезли на станцию Бровары на окраине Киева и распределили в только что сформированный третий танковый батальон в составе 40-й гвардейской танковой бригады 11-го гвардейского танкового корпуса 1-й гвардейской танковой армии.

На передовую выдвинулись через несколько дней. Прошли по понтонному мосту, потом через центр Киева, вышли на окраину города, ещё около 30—50 км двигались на запад. Остановились в какой-то деревне. В три часа ночи 24 декабря 1943 года — боевая тревога. Перед наступлением 1-го Украинского фронта началась артиллерийская канонада. Получив команду «по машинам!», пошли вперёд. К вечеру встали в пробке — танки, пехота, артиллерия… Всё перемешалось.

Ждём, не знаем, что дальше делать. Вдруг ни с того ни с сего по колонне передали: «Борисова — к комбату!» Так вот и встретились, до этого видел его только на расстоянии. «Борисов, спецзадание тебе!»,—говорит. А на дворе глубокая ночь, зима, снежок идёт. «В этом направлении в двух или трёх километрах должна быть река. Выдвигайся, поищи брод. Два часа тебе ходу туда и обратно». У меня на одной руке компас, большой такой, больше, чем танковые часы на другой руке. Они вообще-то должны быть в танке, но я их присвоил как и остальные командиры танков.

Сориентировался: когда, куда, какое направление. Прибыл к своим: «Идём на задание». Поехали. Сначала на крыле сидел. Потом пешком вперёд, а танк за мной. Вышел к реке. Небольшая, в ширину метров двадцать, наверное. Как глубину брода определить? Соображаю: по тактико-технической характеристике Т-34 берёт брод в 1,15 м. Значит, вода мне должна быть по живот. Проверил — оказалось, по колено. Красота! Быстро вернулся, доложил. Командир батальона приложил руку к головному убору и с чувством: «Младший лейтенант Борисов, за успешное выполнение задания объявляю благодарность!»

— Первое боевое крещение — это…
— Освобождение села в районе Бердичева Житомирской области. Я был в резерве командира батальона. В составе роты находились многие ребята, с которыми вместе окончили училище. Они пошли в атаку, а нас пока никто не тревожил. Но спустя время у немцев объявился танк или самоходка. Гляжу, наши танки вспыхивают один за другим. Комбат кричит: «Борисов, стреляй, вижу эту сволочь, давай!» Кто там стрелял в итоге — не знаю, но этот немецкий танк подбили.

С нашей стороны в ходе операции потери в технике — пять или шесть танков. Два моих однокашника сгорели, ещё двое получили ранения. К вечеру снова бой. Село то мы освободили.

— На фронт вернулись?
— Новое назначение получил 5 октября 1944 года: 4-й гвардейский танковый Кантемировский корпус, 14-я гвардейская танковая бригада, в составе которой и провоевал до окончания войны больше девяти месяцев. Войну закончил 11 мая 1945 года в Праге в должности командира танковой роты, в звании старшего лейтенанта. Всего прошёл примерно 4 тысячи километров. Освобождал Украину, Польшу, Чехословакию, Германию. Подбил лично десять танков, пять своих танков потерял, три ордена получил.

— Наука воевать — она для вас в чём?
— Когда ещё курсантом был, ротный командир, старший лейтенант Миронов, участник боёв на Халхин-Голе в 1939 году, рассказывал: «Танк сгорит — хрен с ним! Танк сделают другой. А вот сохранить людей — самая главная обязанность командира!» Хорошенько запомнил я эти его слова и другие подсказки. Он их иногда так, между прочим, легонечко для нашего вразумления выдавал.

— Лучшая учёба для экипажа — бой?
— Если танк сдетонирует — все погибнем. Не успеем выскочить — сгорим в танке. Когда в танк попадает бронебойный или подкалиберный снаряд, от удара у тебя память отключается. Поэтому без постоянных тренировок никак. Пока до автоматизма не дойдёт. Сам тренировался. Экипаж тренировал. Синяки, шишки, ушибы случались, но никогда ничего не ломал, значит, тело правильно срабатывало.

За всю войну в моём экипаже погибло два человека. Раненых много было, сколько — не вспомню. Но погибших — двое.

— Про Т-34 разных модификаций расскажите. Какие снаряды использовали?
— По тактико-техническим характеристикам танка Т-34 76 мм в нём — сто снарядов: двадцать в башне и по корпусу, остальные в ящиках. И мы по этим ящикам ходим. Сначала осколочно-фугасные, потом бронебойные, следом подкалиберные. Таких давали только пять.

Но я не зевал: начальник боепитание привезёт, сразу к нему: «Слушай, Петя, у тебя, может быть, подкалиберные остались?» «Ничего нет у меня». Я снова: «Петя, может быть, у тебя есть что-нибудь такое?» — и сую ему баклашечку, где спирт налит. Он: «Ладно, в следующий раз, может быть, найду что лишнее». Приезжает и говорит: «Слушай, ты только никому не говори, иначе...»

В конце войны у меня даже два фаустпатрона имелись. Научился применять их, на всякий случай.

— Пригодилось?
— Они лежали на крыле, замотанные в одеяло, а детонаторы и капсюли-воспламенители — в танке. В Германии ведём как-то уличный бой. Вижу, продвижение на нашей улице остановилось. Может, на соседней пойдёт? А там кругом стены каменные — у немцев так просто не пройдёшь. Это не то, что у нас — забор дощечками сделан и всё.

«А ну-ка, сюда фаустпатрончик!» Достаём, и в стену, бах! Остальное танком разрушили и — на следующую улицу. Так и продвигались вперёд. Комбат спрашивает: «Почему ты на другой улице оказался?» «Так тут продвижения прекратилось».

У меня ещё и снайперская винтовка была, тоже замотанная лежала. Появлялась какая-то сволочь. Я из этой винтовки: тик! тик! Был враг, и нет его. 

— Без отдыха человек не может, даже если он танкист. Как обустраивали ночлег?
— По штату каждому полагалась шинель. Когда удавалось спать лёжа, то одну стелили, а второй — с другим членом экипажа укрывались.

Зиму я прочувствовал в танке по-настоящему. Система охлаждения там построена так, что всё время находишься на ветродуе: в люк механика-водителя воздух втягивается, идёт по корпусу и башне, сзади обдувает мотор, выбрасывая горячий воздух наружу. В Т-34-76 спали в основном сидя, сиденьица вот такие кругленькие (шириной меньше 50 см — М.З.). Я сидел слева на пятачке, а справа от меня — пушка.

Весной 1944 года появился Т-34-85. В нём спал наверху. Ещё повыше, в отдельной башенке, наводчик орудия. Иногда во время сна так ударишься головой, что не понимаешь, то ли об люк приложился, то ли о башню. Самый замечательный сон, если прилечь над моторчиком и укрыться брезентом,— лучше, чем дома на печке.

На марше место командира на левом крыле,— правой рукой всегда держался за люк. Если не спал сутки или двое, мог заснуть на ходу. Поэтому запасной верёвкой за ремень привязывался, знал: тряхнёт — под гусеницы не упаду.

Как-то наша рота была в разведывательном дозоре, шла на Катовице. На третьи сутки уличных боёв город освободили. Только появилась возможность, заснул — сна всегда не хватало. Поесть-то можно впрок, а со сном так не получалось. Вдруг будят. Очнулся, чувствую, чем-то приятным пахнет,—глаза протёр, ответственный на руке держит колёса колбасы: «Краковская!» Не чистивши, сразу всю и маханули. До этого я колбасу пробовал дважды.

— Что помогало преодолевать чувство страха, собираться с духом?
— Имена наших великих предков. На параде на Красной площади 7 ноября 1941 года Сталин сказал: «Пусть вас вдохновляют имена великих предков». И перечислил: Невский, Донской, Минин, Пожарский, Суворов, Кутузов... Вот я и вдохновлялся (смеётся).

А вообще, то что я защищаю свою Родину, это и вдохновляло. Видел, что в Германии враг хорошо жил, неужели им этого мало? С самого начала верил, что мы победим. Знаете, раньше часто встречался с теми, кто прошёл войну. Бывало, задаю вопросы, а собеседник ничего сказать не может, не помнит уже вроде ничего. А я могу часами рассказывать, не знаю, может быть, память у меня другая. Помню, как мой первый танк сгорел. Помню, как последний горел в чистом поле, уже на территории Германии.

— Жители освобождённых территорий у нас в Советском Союзе и в Европе по-разному встречали?
— Конечно же! Первое место, где я воевал,—Украина. До войны почему-то казалось, что люди там живут лучше, чем, например, в Ивановской области. И земля как бы совершенно другая, и урожаи. Когда освобождали, какой-то сильно отличающейся жизни не обнаружил.

В Польше сначала шли по горам, там земли нет, живёт одна беднота. Потом продвинулись дальше — народ несколько побогаче пошёл. То, что они люди непростые, понял сразу. Могу пример привести. Освободили мы населённый пункт. Появился мужчина, поляк. Я ему наполовину на украинском, наполовину на русском: «Что, мол, за населённый пункт? Во скольких километрах находится ближайший?» Он головой кивает, вроде понимает. «Ну так что?» — переспрашиваю. Он слушал-слушал, а после и говорит: «Сам пан вие». В переводе с польского «пан сам знает». Что я должен был ему сказать? Ясно, что ничего хорошего. Хитрые…

Чехи — совсем другие. Встречали с радостью: цветы, пироги. На привалах угощали едой, спиртным — всем, что хочешь. Отношение очень хорошее.

С немцами по-разному случалось. До того их там Геббельс напугал, что километров сто по Германии прошли, а ни одного гражданского немца не видели. Освобождаем город — на кухне тёплые ещё печи, еда, только что приготовленная, и никого.

Зашли раз в деревню, оборону заняли. Командир взвода автоматчиков подходит: «Командир, пойдём посмотрим, вроде домишко приличный». Осмотрели, как-то не совсем то впечатление. Выходим, догоняет нас автоматчик, который последним шёл: «Внизу в подвале кто-то есть». Вернулись. В подвале порядок, чистота, консервы лежат и мясные, и фруктовые, ешь — не хочу. Вдруг выкрики на немецком. Поскольку учил язык, понял, что Гитлера проклинают, а Тельмана и коммунистов прославляют. Дверь сбоку открылась, появился красный флаг, а следом немец горбатый, в возрасте. Держит флаг и выкрикивает разные лозунги. Так впервые гражданских немцев и увидели. Успокоили его. Прошли дальше. На полу сидят женщины с детьми, все с узлами вещей. Я принял решение. Обернулся к немцу и говорю: «Назначаю вас комендантом этого населённого пункта». Тот всё понял, сразу принял командование. Утром проснулись, на каждом доме белый флаг висит — капитуляция. Значит, люди вернулись в дома.