ОТ ДРЕВНОСТИ, МРАКОМ ПОКРЫТОЙ…

Дата: 
18 февраля 2022
Журнал №: 
9
Рубрика: 
Точка на карте

У каждого города своё лицо и свой характер, и, по большому счёту, каждому городу нужен пусть маленький, но собственный музей, чтобы не потерять ни то, ни другое.

Текст: Светлана Кистенёва
Фото: Александр Джус

Немного истории
В этом году Угличу — 1 085. Угличскому государственному историко-архитектурному и художественному музею — 130. Один из старейших городов Ярославской области сравнительно небольшой, около тридцати пяти тысяч жителей, и тихий — волжская пристань, вокзал, автовокзал… Но есть в нём и другое — узловая станция на невидимом пересечении реальной реки, несущей воды «из варяг в хвалисы», от угро-финских земель к Каспию, и мощного течения времени, катящего валы-столетия куда-то совсем далеко. Сюда прибывали по реке, а потом, чуть сбившись с её русла, сворачивали «в незапамятные времена» и городские предания… Так, Александр Дюма, путешествовавший по Волге в позапрошлом столетии, издалека всматривался в очертания города и увидел «лес колоколен» на речной излучине, а потом ходил по местам драмы царевича Димитрия, касался, должно быть, стен княжеского дворца, покрытых копотью пожаров Смуты.

Угличское «незапамятное» простирается, если верить местным убеждениям, на тысячу лет вглубь. Его истоки теряются среди сакральных камней с древними рунами, ведут туда, где славяне соседствовали с загадочными угро-финнами, верящими в летающих ужей и лесных духов. Археологи высвободили из толщи земли среди прочего и остатки оружия с вещими воронами бога Одина, и стеклянные бусы, которым больше десяти столетий.

Основанный, по преданию, около 937 года воеводой князя Игоря как укреплённое поселение, город стал окраиной Киевской Руси, потом отошёл к Ростову Великому, впервые упоминался в летописи на год позднее Москвы — в 1148 году как «Углече поле», а в 1218-м стал центром небольшого самостоятельного удела. Первый угличский князь Владимир был младшим сыном ростовского князя Константина и внуком Всеволода Большое Гнездо.

Название города толковали по-разному: историки выводили его из финно-угорских корней, искали следы полулегендарных уличей или угличей, пришедших сюда с притоков Днепра по приказу князя Игоря, вспоминали угольные кострища языческих капищ. Но, скорее всего, имя городу дал мыс при впадении в Волгу ручья, где расположилось первое дружинное поселение (ручей назвали Каменным), или крутой поворот русла Волги в этом месте. Река стала городу надёжной защитой и главной «улицей», которая помнит суда восточных и скандинавских купцов.

В XV веке быстро возвышается Москва, но это и расцвет Углича,— здесь правит младший брат Ивана III и его потенциальный преемник на великокняжеском престоле Андрей Большой. Тридцатилетнее княжение этого воина и строителя — «золотой век», время добрых мастеров, больших планов и прочных рубежей. Проводя политику укрепления московского самодержавия и установления собственной династии, старший брат пленил младшего, тот умер в темнице и получил второе историческое прозвище — Андрей Горяй. Сыновья князя были отправлены в монастыри. Совсем новый, едва обжитый кирпичный дворец в кремле опустел.

С 1492 года недавний стольный город и его земли — окраина московского государства. Спустя столетие здесь развернётся другая драма: в кремле, на берегу Волги, оборвётся жизнь маленького царевича Димитрия.

«Угличская драма»
Пусть брак его матери Марии из рода Нагих с Иваном IV не был освящён церковью, мальчик был царским сыном, «Иоанновичем». А со вступлением на престол Фёдора — и царским братом. Так сложилось, что Углич как-то «привычно» принадлежал царскому брату, вот и Димитрия, едва вышедшего из младенческого возраста, после смерти отца перевезли сюда вместе с матерью и роднёй, которая при всей знатности и древности семьи пришлась в новом царском окружении не ко двору. Там полновластно, именем царя и своей волей, правит Борис Годунов. Ему беспокойные Нагие угоднее на волжском берегу, подальше, но под присмотром надёжных людей.

Те, давние, угличане смотрели на происходящее по-своему. В городе даже и истории написано две. Помимо официальной, книжной, основанной на документах, есть «Угличский летописец», собравший разрозненные описания места и здешних событий, обрывки слегка стёртых общегородских воспоминаний и совсем уж удивительные сюжеты неясного происхождения, расцвеченные неожиданными деталями и яркими красками.

Летописец сообщает, что царь Фёдор отпустил брата на удел в стольный град по завещанию отца своего. «В то бо время был град Углич велик и многонароден, пространен же и славен, и всеми благами изобилен, паче инех градов в державе русской сущих княжений, престолов почтенных». Угличане ликовали, встречая царевича с матерью и роднёй, «видеша царскаго сына с колесницы сошедша пред враты града, имущи на главе своей царский венец, блистающийся златом и сребром, и камении многоценными, и драгими жемчюги унизан».

Вот они — небывалые подробности, увиденные «воочию» и сохранённые для потомков. Горожане не сомневались: «их» Димитрий вырастет и станет царём. Но жизнь провинциального кремля, ставшего вдруг «царским двором», под пристальным и недобрым взглядом годуновских людей была совсем не блистательной. Димитрий рос болезненным ребёнком, семья постоянно опасалась за его здоровье и жизнь.

Субботний день 15 мая 1591 года выдался, верно, тёплым и ясным. Прошла церковная служба, все занялись делами, обедом, отдыхом, а семилетний Димитрий оказался в пустынном уголке двора, вблизи берега Волги, среди сверстников из семей окружения царской вдовы. Они играют с ножом и на короткое время остаются без присмотра взрослых. Безмятежный майский день всё длится, обещая тихий вечер и соловьиную ночь. То, что произошло дальше, описывает народная песня XVII столетия:

Не лютая змея воздывалася,
Воздывался собака-булатный нож,
Упал он ни на воду, ни на землю,
Упал он царевичу на белу грудь…
Убили ж царевича Димитрия,
Убили его на Углищи,
На Углищи на игрищи…

Крики детей и звон соборного колокола собирают на месте «игрища» толпу горожан. Они видят глубокую рану — только не на груди, а на горле мальчика — и становятся свидетелями его смерти. Дети говорят о случайности, о приступе болезни, «чёрной немочи». Царица же выкрикивает имена ненавистных ей людей Бориса Годунова, винит их в страшном убийстве. Все, сострадая горю матери, бросаются в город, ищут названных «злодеев» и без суда расправляются с ними. Было убито двенадцать человек, разорены и разграблены их дома.

Гибель Димитрия — пролог долгого и бедственного для России Смутного времени. В начале XVII столетия появляются один за другим самозваные царевичи — авантюристы, которые с именем Димитрия чают возвыситься, захватить царский престол. Лжедимитрий I, беглый монах московского Чудова монастыря Григорий Отрепьев, приводит на русскую землю себе в помощь войска поляков, но их король Сигизмунд III имеет, конечно, свои планы и цели.

В Угличе Смута оставила глубокий трагический след. Кремль, осаждённый войском Яна Сапеги, отбил первые приступы противника и приготовился к долгой осаде. Жители решили, что «скорее падут мёртвыми на гробы отцов своих, чем откроют ворота врагу». Арсенал кремля — небольшие пушки-пищали со змеиной чешуёй и змеиными головами — отбил врага от стен деревянной крепости, «аспиды» остались непобеждёнными. Ворота, как это часто бывает, открыли подкуп и предательство, последние осаждённые погибли в старом соборе, где пытались найти укрытие и спасение.

Город разграблен и сожжён, от многолюдного богатого Углича, который входил в число крупных русских городов и издавна был нанесён на европейские карты и глобусы, осталось несколько сот измученных напуганных людей, потерявших дома и близких. Указом первого царя новой династии Романовых Михаила Фёдоровича сюда были переселены жители других мест, отовсюду понемногу, несколько тысяч. Иначе само имя города могло стать только бесплотным звуком и исчезнуть навсегда.

С большим трудом и бесчисленными лишениями отстроили новые угличане новый город. К началу XVIII века восстановлен кремль, возведены жилые дома и церкви,— городу удалось вернуть себе былое «многолюдство» и прежнее значение в жизни страны. От времени бед и потрясений остались скорбные могилы защитников на лесных подступах к городу и пушки-«аспиды» в здешнем музее.

О памяти и почитании
«Угличский государь» был канонизирован в 1606 году как благоверный царевич Димитрий Угличский, «угличский и московский и всея Руси чудотворец».День памяти — 15 мая (по новому стилю 28 мая).

В Угличе он стал по-настоящему народным святым, его имя окружено преданиями и старинными «случаями из жизни», когда его явление, решительная помощь или только обращение к его имени отводило беду, прекращало моровое поветрие, останавливало царский гнев или недобрый произвол. Горожане горячо желали изменить само имя города — «Превыше древняго именования, яко же и суть, Царе-Углич имя ему положится отныне».

Имя не изменилось, но на гербе города с XVIII века и поныне изображён Царевич, защитник и покровитель. По народной традиции его считают особым покровителем детей. Более двадцати лет в дни его памяти проводится праздник «Благостина».

В сентябре 1997 года по решению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II совместно с Российским детским фондом учреждён Орден Святого благоверного царевича Димитрия Угличского и Московского. Это награда за выдающиеся заслуги в деле попечения и защиты детей, оказавшихся в сложной жизненной ситуации. Его девиз — «За дела милосердия».

В городском кремле, у обожжённых стен старых княжеских палат, в мае 2015 года открыт памятник «Царевичу Димитрию убиенному», скульптор Александр Рукавишников. Образ ребёнка в молитвенном предстоянии Богу, миру и городу его оборвавшегося детства взят с давней картины Михаила Нестерова. В церковных песнопениях и теперь возглашают ему: «Царскую диадему обагрил еси кровию твоею, Богомудре Мучениче… За скипетр крест в руку приим… Благородне святе Димитрие, соблюдай отечество свое, и град твой невредим…»

От Волги по горизонту…
Петровские реформы принесли Угличу статус центра обширной провинции. Екатерина Великая утвердила в 1784 году регулярный план застройки города, который, сохраняя особенности исторически сложившейся системы улиц, переулков и площадей, внёс в общую планировку принципы регулярности и новый размах. Три основные улицы, расходящиеся от кремля и торговой площади, приобрели несвойственную провинции ширину (14 саженей или почти 30 метров) и задали направление на другие города — Ярославль, Ростов, Москву и Тверь. Их украсили дома с фасадами по утверждённым типовым образцам. Так классицизм решительно шагнул в провинцию, и его формы оказались «к лицу» многим историческим городам.

Девятнадцатое столетие застало Углич тихим и обжитым, купеческим и старообрядческим. Его бурная история осталась в прошлом, стала памятью и преданием. В 1840-е годы учитель уездного училища Фёдор Харитонович Киссель записал историю Углича. Снова и снова напоминая городскому обывателю о бедствиях прошлого и о нынешнем благоденствии, автор приглашал на левобережную гору Богоявленку: «Теперь бросьте взгляд от Волги по горизонту, какая прелестная картина! Весь Восток и Юг загроможден зданиями, одно другого красивее, одно другого примечательнее; тогда Углич кажется Москвою; ибо версты на три виден во все стороны, и кажется весь каменным. <…> На пространстве всего горизонта, загроможденного каменными домами, лавками и заводами, возвышается 27 церквей и столько же колоколен, коих кресты довершают наружную красоту Углича». Вот он — «лес колоколен», открывшийся через несколько лет взгляду Александра Дюма, а потом Теофилю Готье и многим другим.

Город посещают путешественники, интересующиеся местной историей и «достопамятностями» — княжеский дворец и церковь, хранящая реликвии Димитрия: короб-носилы, в которых тело его было перенесено в московский Архангельский собор, и слюдяной фонарь, что несли тогда впереди процессии, и знаменитый «ссыльный колокол».

Колокол после гибели Димитрия обвинили в том, что он подхватил ложный слух об убийстве и разгласил его, призвав горожан в кремль для бунта против людей Годунова. Его лишили «уха» (проушины для подвеса) и «языка», били пл етьми и сослали в Сибирь, такие же ссыльные сограждане тянули его по Большому Сибирскому тракту до Тобольска. Там «первоссыльный неодушевлённый» приказано было держать в цепях… А дома его ждали, освобождали, писали прошения царю и возвращали из этого немыслимого далёка.

Сами угличане, по мнению современников, отличались домоседством, книжностью и «изумительным вещелюбием». Это качество открыл местный знаток старины Алексей Золотарёв — ему город виделся как переполненный снизу доверху «сказочный ларец». В домах, копивших предметы старины, согретые памятью о поколениях предков, медленно, как зерно в земле, зрела идея городского музея, «музея-складчины».

«Надобно старину беречь…»
В конце XIX века молодые люди всё чаще покидают родительские насиженные гнёзда — едут учиться, торговать, служить в столичных учреждениях: «Москва у всей страны под горкой — всё в неё катится». Дома ветшали, вещи теряли своих хозяев, терялись сами. После смерти купца Василия Ивановича Серебренникова, который, как его отеци дед, собирал предметы и свидетельства местной старины, богатейшее семейное собрание осиротело и было разорено. Современник писал: «Библиотека была расхищена, редкие рукописи и книги XVI, XVII и начала XVIII веков были проданы вместе с прочими на обертку хлебникам … Все погибло, и как погибло? Сгорело не в огне, а в нашем невежестве…» А ведь именно Серебренников в последние годы жизни настойчиво убеждал угличан в необходимости музея и «древлехранилища» для книг и рукописей.

Осенью 1887 года в Углич приехал Ярославский губернатор А. Я. Фриде. Он осмотрел кирпичный дворец Андрея Большого, редчайшее по древности и архитектуре здание, и предложил горожанам принять меры «к охранению и возобновлению его в прежнем виде». Приближалась 300-летняя годовщина гибели Димитрия, и инициатива губернатора, поданная на утверждение императору Александру III, получила полное одобрение. Тут и поступило второе давно назревшее предложение — «…верхний этаж Дворца обратить в музей местных древностей».

На призыв «поспособствовать посильными денежными средствами осуществлению названного благого предприятия» откликнулись не только жители Углича, но и всей губернии — городов Ярославля, Рыбинска, Пошехонья, Мологи, Любима, Романово-Борисоглебска.

Первые музейные книги поступлений сохранили многочисленные имена дарителей — Евреиновы, Башиловы, Капелькины, Пятунины… Они, кажется, представляли себе новое городское учреждение чем-то вроде «кунсткамеры» петровских времён и несли сюда свои «диковины», которые считали поучительными, занимательными или просто редкими: сундучки, вышивки, неожиданную картину с аллегорией французской революции, коллекцию обуви, портреты достойных угличан…

Музей открылся 3 июня 1892 года. А накануне городской голова купец М. А. Жаренов — он и сам вносил деньги, много работал в комиссии по реставрации — произнёс речь на заседании городской Думы. Там и прозвучала колоритнейшая фраза, обращённая к современникам, да и к потомкам тоже: «Колись мы у себя открыли музею, так нам топеряча надо старину беречь».

«Музея» и в нашем третьем тысячелетии собирает, хранит, реставрирует, изучает и представляет посетителям свои «диковинные вещи». Сейчас здесь более сорока тысяч экспонатов. К 130-летнему юбилею обновлена историческая экспозиция в княжеском дворце, каждый месяц открываются выставки, продолжается благоустройство кремля и освоение исторического парка. В церкви Димитрия звучит колокол, отлитый в «золотой век» Андрея Большого, сосланный при Борисе Годунове и вернувшийся из Сибири накануне открытия музея.

Углич в зеркале портрета
Среди музейных коллекций, а это иконы, оружие, предметы быта, есть одна, по-особенному драгоценная — собрание городских лиц. В тех самых домах, о которых с любованием писал угличский историк, за фасадами провинциального классицизма когда-то хранились и множились портреты хозяев. Их писали художники-ремесленники, не учившиеся живописи профессионально, и имена их чаще всего неизвестны. В музее таких портретов XVIII и XIX веков несколько десятков. Они размещены в здании Богоявленского собора в кремле, где часто встречались в позапрошлом веке и сами изображённые. Дополнили коллекцию новые портреты угличан — получилась большая экспозиция «Посадские — обыватели — горожане».

Угличу посчастливилось, у города был свой портретист, ставший признанным классиком провинциальной портретной живописи. Иван Васильевич Тарханов, сын священника (и сам в юности служивший в церкви), пытался выйти в чиновники и даже получил первый скромный чин коллежского регистратора — слуга гоголевского самозваного ревизора называл таких «елистратишками». Но служить Тарханов не стал, ещё с юности начал писать портреты, со временем заказчиков становилось всё больше. В музее хранится более двадцати его работ, есть они и в других городах, в том числе четыре в Эрмитаже.

Дом купцов Суриных вблизи центра был одним из самых больших в городе. Сейчас он изменён, не сохранились росписи в залах, а вот семь портретов оттуда можно видеть в музее. Это живописная история двух поколений семьи: первые четыре и последний разделены шестнадцатью годами.

Павел Матвеевич Сурин в 1829 году ещё совсем молод. Он — купеческий сын, подчинённый воле отца, успешно торгующего «железным товаром». Сын единственный, вот по старому обычаю и серьга в ухе. Шнур для часов и перстень-печатка с монограммой — уже приметы делового человека, который сам планирует время и ведёт переписку. Только платок в руке выглядит довольно странно.

Это обычная вещь портрета женского — женщина, выходя из дома, держала его в руках, чтобы прикрыть лицо в случае смущения, неуместного смеха или чрезмерного волнения. Впрочем, и юноше с едва пробившейся бородой такое напоминание о сдержанности и скромности весьма кстати.

Сурин недавно женился и, видимо, любуется пригожеством и щегольством Авдотьи Митровны, как он называл жену. Одетая по моде Евдокия будто выбрала всё лучшее из своих украшений — то, что на всю жизнь. Такие жемчуга и кольца отец даёт дочери в приданое и тщательно перечисляет в «приданственной росписи», которую сваха несёт жениху перед сговором. Тут так и слышен голос одного из персонажей П. И. Мельникова-Печёрского:

«Эх, кого бы одеть в шелки-бархаты, кого б изукрасить дорогими нарядами, кого б в люди показать: глядите, мол, православные, какова красавица за меня выдана, каково красно она у меня изукрашена!.. Гляди, честной народ, каково убранство на моей на хозяюшке!»

Через пятнадцать лет Сурин овдовел, погоревал о «Митровне», да и отправился в город Корчеву свататься к молодой купеческой вдове. За эти годы он разительно переменился, выгодно торговал, покупал новые лавки, заводил гостиницу и трактирное дело (у его арендатора Григория Смирнова служил смышлёный племянник-сирота Пётр — будущий водочный король). Его избирают на различные городские должности, художнику заказан портрет в мундирном кафтане ратмана городового магистрата. Павел Матвеевич раздобрел, смотрит уверенно, шитый воротник заставляет его держать голову высоко и прямо на шее медаль, ладонь лежит на ножнах сабли, полагающейся к мундиру, какой уж теперь платок… Художник будто знает — быть Сурину городским головой!

Венчание с Надеждой Андреевной совершилось в Корчеве в конце апреля 1845 года, назад плыли по разлившейся весенней Волге «лоткою крытою и устроенною двумя комнатами», как отмечает он собственноручно в записках, а потом практично добавляет: «…стоило мне все свадьба провос и дары до 4000 рублей серебром». Вскоре снова расходы — был заказан и её портрет в подвенечном уборе в пару к его, написанному на несколько лет раньше.

Портрет Надежды Андреевны воплощает колоритный идеал женщины в купеческом сословии. Дородство и пышность считались залогом здоровья и житейской прочности, признаком ровного лёгкого нрава. Полное белое лицо двадцатисемилетней красавицы выражает довольство и отмечено лёгкой тенью кокетства. Но мера оживления точно определена, Сурина не забывает о необходимой важности.

Есть в портрете нечто от красочной речи ловкой свахи из пьес А. Н. Островского — «авантажная», «розан пионовый», но и созвучное старинному любованию невестой-«княгинюшкой». Каждая деталь значима для искушённого зрителя-современника: массивная парюра — колье и серьги (не подарок ли Сурина из его потраченных тысяч?), перстни — часть приданого, ридикюль от опытной мастерицы. Бледно-розовые пышные розы и кудрявый гиацинт на приколотой к волосам тонкой накидке символизируют счастье и красоту, оба цветка именно «свадебные». Заметим, что платье, открывающее полные плечи, и причёска Суриной почти точно такие, как у купеческой дочери с известной картины Павла Федотова «Сватовство майора», написанной в те же годы.

Парные портреты будто возводят реальных горожан в превосходную степень, представляют их похоже и живо, но вместе с тем чуть идеализировано. Они сохраняли для детей и внуков образ достойных предков, как и многие-многие другие, за каждым из которых своя история.

«Город сложен не из камней, а из людей…»

Сейчас в Угличе меняются его широкие улицы, благоустроены набережные и парк в центре, замощена главная площадь. Отсюда так заманчиво свернуть на Никольский мост, ведущий в кремль, и сделать эти сто двадцать собственных шагов в историю…

Тэги: 
точка на карте
кистенева
Углич
царевич Димитрий
Сурин