ПОЛИТИЧЕСКИЙ РЕВАНШ «КАТОЛИЧЕСКОГО ЮГА»
Европейский Союз столкнулся в последние годы с кризисом доверия. Разрушение его, что казалось прежде немыслимым, впервые начало рассматриваться как возможная перспектива. Именно поэтому для его элиты оказалось настолько важно доказать естественность создания «общего дома», а заодно ослабить центры сопротивления. Но заинтересован ли в разрушении ЕС такой центр как Ватикан? Какую идею экономического сотрудничества мог бы выдвинуть «католический юг», и что привело к неудачам всех, кто сопротивлялся еврократии? Какие уроки извлекли из этого консервативные круги юга еврозоны и католическая церковь? И кого на самом деле события сделали главным противником римского папы?
Текст: Василий Колташов
МИФЫ ЕС И «ЗОЛОТОЙ ВЕК» КАТОЛИЧЕСКОГО ЮГА
У истоков Европейского Союза стояли два экономически сильнейших государства Западной Европы — Германия и Франция. Наличие этого ядра определило мифологию либеральной европейской интеграции. «Общий дом» современности виделся наследником империи Карла Великого (768—814 годы правления) или воплощением французского воображаемого плана европейского единства, о котором Наполеон рассуждал в изгнании на острове Святая Елена, прогуливаясь с графом Лас-Казом. Словно бы в подтверждение этого плана в 2001 году сняли, собрав немало «звёзд», и с пафосом представили, как качественный продукт европейского единства, фильм «Наполеон». На деле вышла жалкая пародия на великую личность и драматическую эпоху. Картина получилась такой же неубедительной, как и мифы о корнях европейского единства, на деле строившегося на господстве одних над другими.
Пробовали европейские чиновники искать предтечу объединённой Европы в Древнем Риме. Возможно, ради подтверждения её наличия ещё при Октавиане Августе были найдены деньги на реконструкцию Никополя. Важный для империи римлян город находился в Эпире (Греция). Здесь Август поселил своих ветеранов и каждый год проводил торжественные спортивные состязания в память о победе над флотом Марка Антония и Клеопатры у мыса Акций. Так будто бы отмечалось европейское единство римского государства. Впрочем, едва ли в ЕС сумеют правильно подать данный эпизод европейской истории. Зато еврократия отлично сумела забыть о менее отдалённых событиях, попытках преодолеть раздробленность на основе католической монархии.
В XVI—XVII веках экономическим и политическим центром Европы была Испания. Она владела огромными колониями в Новом Свете, а с 1570-х годов могла использовать ресурсы португальских колоний. Трон стал на время общим. Только с 1558 года Австрия управлялась отдельной ветвью Габсбургов. В Италии испанская корона контролировала ряд важных аграрных (Неаполитанское королевство) и развитых промышленно областей. Банки и торговый флот Италии были частью экономической системы, которую французский историк Фернан Бродель описывал, как особый мир под испанским влиянием. После удачного конфликта с Папой в 1527 году ни у кого в Европе не было сомнений: монархи Испании — это воплощение католической мощи и гарантия единства католического мира, что бы там не думали их соперники во Франции. Церковь давала короне моральную опору, а современники видели: ядром Европы является католическая империя.
Вплоть до кризиса середины XVII века длился «золотой век» католического юга Европы. Испания вела частые войны, но это не мешало процветанию Северной Италии и активной торговле. Не лишалась корона и опоры в развитой промышленно Фландрии (современной Бельгии), хотя Нидерланды и протестантские монархии были её врагами. В самой Испании трудилось много мигрантов. Из колоний прибывало серебро, пряности и другие товары Испанцы представляли собой нацию образцовой отваги и гордости, они умели любить и шутить, что замечательно отразил Лопе де Вега. Католическая религия играла в жизни общества огромную роль, а сильная монархия воспринималась гарантом сохранения веры, испанского духа и даже экономического процветания. Испанские Габсбурги после короткого конфликта начала XVI века нашли общий язык с папским престолом, что было удобно и для него. Фактически имело место новое издание единого католического пространства после хаотических десятилетий ренессанса и реформации.
СОВРЕМЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ И ВАТИКАН
Консервативные противники ЕС в странах католического юга имеют лишь эту модель для своих надежд на возрождение самостоятельного развития. Система таких отношений пришла в упадок к 1700 году, после чего ни Испания, ни Португалия, ни земли Италии не имели уже столь большого экономического значения в Европе. Более развитые производственно державы перехватили лидерство. Попытка Людовика XIV в 1700—1714 годах восстановить систему во главе с более здоровым экономически организмом Франции была пресечена протестантскими нациями. Война за испанское наследство усадила Бурбонов на трон в Мадриде, но системы Парижу выстроить не дали. Значение Ватикана и католической церкви с этого момента неуклонно снижалось. Юг Европы стал полупериферией.
Во время Гражданской войны в Испании (1936—1939 годы) правый диктатор Франциско Франко апеллировал к великой католической эпохе «золотого века» Испании. Но реальные возможности были далеки от громкого лозунга «Воспрянь, Испания!». После Второй мировой войны «главная католическая страна» должна была выстраивать отношения с тем, кто победил. Амбициозные мечтания были неуместны. Католической церкви также пришлось искать компромиссы и оправдываться за связь с фашистским режимом Италии. В результате её главной базой осталась Латинская Америка со своими левыми настроениями, бедностью и огромным влиянием США. По-видимому, ослабление последних в регионе и позволило в 2013 году избрать папу Франциска, в миру Хорхе Марио Бергольо. Движение наверх он начал как иезуит в Аргентине. А этот орден в Новом Свете имеет совсем не такую дурную репутацию, как в Европе. Он заступался за индейцев и был занят благотворительностью, а не доносительством и политическим террором в отношении еретиков.
Избрание Франциска папой означало признание, что церковь имеет в Южной Америке главную базу. Только в Польше храмы были полны, что по-своему объясняло, почему предыдущим главой католической церкви был выходец из этой страны. В Италии, Испании и других католических странах религия продолжала терять позиции. Во Франции этот процесс начался ранее всего. В последней четверти XIX века он принял характер широкого наступления на церковь, как угрозу для республиканского воспитания и управления. Атаку на католичество в форме культуркампфа (нем. Kulturkampf — «борьба за культуру») провёл немецкий консервативный канцлер Отто фон Бисмарк. XX век с его обществом потребления и ростом городского населения ещё больше ослабил влияние церкви. Потому её руководство опасалось спорить с тенденциями.
В 2000-е годы Римская католическая церковь избегала критиковать политику «Общего дома», раз её безоговорочно поддерживали элиты всех стран. Наличие движения социальных форумов мало на что влияло. В Латинской Америке, где сильны были идеи теологии освобождения, и происходил левый поворот, католическое духовенство часто следовало за настроениями общества, порицало бесчеловечную жажду наживы компаний из США и чуждую христианским ценностям идеологию неолиберализма. То был специфический, во многом региональный феномен, так как в этот период во многих странах шла борьба за национально ориентированное правление. В Аргентине в 2001—2002 году политика МВФ довела общество до крайнего возмущения. В результате к власти пришёл Нестор Киршнер, а с 2007 по 2015 год президентом являлась его супруга Кристина Киршнер.
Специфический консерватизм будущего папы Франциска проявился в полемике с Киршнер по вопросу о сексуальных меньшинствах. Он выступил против однополых браков. В ответ президент заявила, что интонация церкви в этом вопросе напоминает «средневековье и инквизицию». В дальнейшем «социальный папа» Франциск демонстрировал как гибкость, так и консерватизм. По вопросу о «правах геев» он принял линию либералов. Он повёл атаку на коррупцию в Ватикане, но в вопросах политики предпочёл оставаться в роли арбитра в тех границах, которые будут предоставлены конкретными случаями. В этом выразилась слабость и одновременно разделённость церкви, вынужденной работать в разных частях мира, где разные центры силы капитализма оказывали своё влияние. Франциск всегда дистанцировался от проповедников теологии освобождения и, став папой, касался социальных бед абстрактно.
ФРАНЦИСК, ГРЕЧЕСКИЙ УРОК И ЕВРОПЕЙСКИЙ СОЮЗ
Евросоюз с самого начала подвергался критике слева. Позднее усилилась и консервативная его критика. Но в обоих случаях было не ясно, чем можно заменить это образование. Высказываться острее по европейскому вопросу руководство Ватикана стало после начала глобального кризиса в 2008 году. А в 2014 году новый глава католической церкви, выступая в Европарламенте, указал на бюрократизм ЕС и отход от идеалов. Такой подход отличал его от предшественника, который в 1988 году видел перспективу в движении на Восток и дальнейшем развитии «европейской родины». Спустя почти три десятилетия ЕС представлялся более достойным критики, и Франциск добавил упрёк Европе в гедонизме и зависимости от экономики. Он прошёлся по обществу потребления и указал на его конфликт с идей заботы о человеке, его жизни и душе.
Папа не был резок в критике и призвал: «Европа должна открыть доброту своей души!». Он поведал, что права человека не могут ограничиваться ради экономики, что едва ли произвело впечатление на политиков, диктовавших жёсткие меры Испании, Португалии и Греции, где невероятно высокая безработица среди молодёжи приводила к наркомании и иным формам морального разложения. Франциск сказал: «Европа должна быть катализатором позитивных изменений, должна вернуться к твёрдым убеждениям отцов-основателей, мечтавших о Европе, основанной на единстве и сотрудничестве в преодолении противоречий». И хотя французские или итальянские католики уже не раз убеждались, что всё происходит ровно наоборот, слова понравились.
Доброжелательное наставление в благом деле, крайне мягкое порицание антисоциальной политики ЕС и горестное признание «некоторых недостатков» — такова была риторика папы и стратегия католического Рима. В поездках по странам Латинской Америки папа выступал более смело, ибо там имелась весьма сильная антипатия к мировому порядку, выстроенному США, и паства не поняла бы по-европейски туманную критику неравенства. В Европе можно было посочувствовать бедным католикам, но нельзя было выступить против весьма близких и чрезвычайно властных структур. 25-летний перерыв в выступлениях папы в Европейском парламенте указывал на слабую ценность для европейских элит католической церкви. От сотрудничества с нею они не отказывались, но и не переоценивали его. Ватикан мог быть полезным дипломатическим посредником, когда требовался его формальный нейтралитет. При этом влияние посредника оставалось скромным.
В 2015—2018 годах в Европе произошли важные изменения. Считавшееся левым и воплощавшее надежды большой части народа руководство Греции от партии «Сириза» было публично унижено «тройкой» в лице МВФ, ЕС и ЕЦБ. Оно приняло самые жёсткие условия «спасителей страны», тогда как на референдуме избиратели потребовали ответить «нет». И хотя вслед за этим прошли досрочные выборы, и «Сириза» победила, а Алексис Ципрас вернулся в кресло премьера, в другой части Европы — на её «католическом юге» — для левых многое изменилось. Испанские граждане почувствовали, что новая левая политическая партия «Подемос» поведёт себя столь же жалко, как и её греческий аналог. Сомнения в силе левых разрешить социальный и экономический кризис резко возросли.
БРИТАНСКАЯ РОБОСТЬ И АМЕРИКАНСКОЕ ВЕРОЛОМСТВО
Правые «католических стран» получили шанс. Способствовало делу и то, что экономическая ситуация в ЕС в 2014—2018 годах оставалась относительно неплохой. Западная Европа почти не пострадала от второй волны мирового кризиса, которая в 2013—2016 годах так сильно ударила по экономикам БРИКС и «развивающимся рынкам» меньшего веса. Ватикан мог оставаться на своей нейтральной позиции глобального морального арбитра, держащего дистанцию от всех политических центров силы. Не пыталось римское руководство церкви и вспоминать о «золотом веке» испанской католической империи. Впрочем, и традиционные правые партии не пытались выступать против ЕС. В случае Испании на дело не повлияла даже косвенно поддержанная еврократией борьба Каталонии за отделение. Выступление каталонских сепаратистов было подавлено, но далее Мадрид не двинулся.
Неожиданно для многих в 2016 году в Великобритании избиратели проголосовали за выход страны из ЕС. Консервативному кабинету это давало шанс реально разрушить Евросоюз с Запада, поддержав на выборах 2017 года Марин Ле Пен с её «Национальным фронтом», а следом пригласить Испанию и Италию к созданию другого европейского блока. Возможность такого развития событий не оказалась бы призрачной, если бы британские власти имели достаточно смелости и догадались бы: Германия в случае их колебаний постепенно заберёт себе часть роли Лондона, как международного финансового и торгового центра, а переговоры не дадут с её стороны ни одной серьёзной уступки. В реальности результаты голосования в Соединённом королевстве более всего напугали инициаторов референдума. Этим в дальнейшем и был сведён на нет шанс на разрушение Евросоюза.
Однако вскоре в Европе появился ещё один фактор — недовольные Соединённые Штаты. В Вашингтоне справедливо считали, что ЕС и Германия затянули переговоры о создании Трансатлантического торгово-инвестиционного партнёрства, которое создавать и не собирались. Новый президент США Дональд Трамп смекнул: Евросоюз перестаёт быть другом, и его надо срочно поставить на место. Отпустив несколько презрительных фраз в адрес главы британского кабинета Терезы Мэй, Трамп попробовал на зуб руководство Франции, Италии и Испании. В 2017—2018 годах он убедился, что рассчитывать на их выход из ЕС не приходится, сколь бы выгодное торговое соглашение не сулили власти США. Сам Трамп подорвал веру в возможность устойчивой долговременной сделки с США, так как изо всех сил демонстрировал свой цинизм, прагматизм и вероломство.
Если Ватикан и получал от США приглашение помочь в раскачивании европейского юга, например, напомнив ему о «золотом веке» прошлого, то никакой силы и смелости он не имел. Процесс возможного разделения ЕС на обособленные государства не мог не пугать руководство католической церкви, ибо тогда социальный кризис в регионе усиливался. Никакое повторение ситуации XVI—XVII веков на новом этапе истории не было возможно хотя бы потому, что внешний источник ресурсов не существовал. Выход из ЕС грозил финансовым кругам экономическими потерями, обесценивающейся национальной валютой, а торговый договор с США мог оказаться призрачным. Поражение Греции в борьбе с еврократией дало урок не одним избирателям, но и правящим кругам. На примере британского «восстания» они увидели жёсткость еврократии. В начале ноября 2018 года это заставило Тони Блэра сказать: «Мы приближаемся к ключевому моменту Brexit. Все окажутся под сильным давлением для того, чтобы согласиться на «разумную сделку». Им следует сопротивляться, так как «разумной сделки» не существует».
МЕЖДУ БЕРЛИНОМ И ВАШИНГТОНОМ
«Разумной сделки» не могло существовать ни для одной страны, которая осмелилась бы выйти из ЕС и попыталась не потерять немецких туристов, заказы и инвестиции. В итоге страх сцементировал ЕС, и только во Франции росла популярность Ле Пен и её партии. Для Ватикана не могло не быть очевидно: распада ЕС невозможно добиться при сложившихся обстоятельствах, но тем не менее его можно ожидать. Работа на усиление авторитета в странах с традиционной католической религией была формальным ответом на кризис. Бедных стало больше и им потребовалось больше заботы. Аналогично вела себя православная церковь в Греции. Осмотрительной была и позиция Ватикана по мигрантам. Она строилась на признании человеческих бед, толкающих на опасный путь в Европу, но признание это делалось с позиции традиционной конфессии Европы. При необходимости такая позиция могла быть дополнена культурными требованиями к переселенцам.
После греческого политического урока в Испании, Италии и Португалии структуры католической молодёжи смогли активизировать работу. С одной стороны, христианское смирение в виде принятия любой работы удобно для еврократии, чья политика вызвала в странах «католической традиции» огромную безработицу молодёжи. С другой, католицизм в Испании — традиционно компонент правого национализма, где апелляция к «золотому веку» является правилом. И стоит учитывать, что Франциск выступил против выхода Великобритании из ЕС. Потому Ватикан старается удержать позиции в потоке событий и не вступить в конфликт с Брюсселем и Берлином. Во Франции процесс развивается в рамках республиканской традиции, и если «Национальный фронт» придёт к власти, то можно ожидать, что испанцы двинутся по тому же пути, и там быстро вырастет аналогичная сила.
Ватикан опутан системой связей, сдерживающих его и уравновешивающих одни жесты другими. Единственное, в чём его можно заподозрить, это тихая игра против США. Слишком большой урон нанесли церкви американские скандалы со священниками-педофилами. В конце 2018 года расследование велось в 13 штатах. Демократический канал CNN уничтожает авторитет папы с поистине антитрампистской энергией. По опросу канала, папе доверяют 63 % католиков, тогда как в 2017 году их было 83 %. Нигде в мире католическая церковь не несёт подобных потерь. При такой атаке и, зная о противоречиях США и ЕС, Ватикан не может позволить себе работать на разрушение ЕС, во всяком случае на разрушение без чёткого экономического понимания последствий, а его нет и не может быть до перемен во Франции, к которым Рим прямого отношения не имеет, ибо игра чрезвычайно рискована.
Зато в Ватикане сделали верный вывод из своих проблем в США. Папа понимает, что обострение отношений Москвы и Берлина пойдёт во вред католической церкви. Конфликт на Востоке Европы будет означать для Римского престола только осложнения. Интересно и то, что папа щадит от критики Китай. В Ватикане явно ощущают, что мир вновь меняется, и необходимо улавливать тенденции, но двигаться лишь за самими переменами. Им можно содействовать, как Ватикан стремится помочь диалогу России и ЕС, но в этом деле не стоит делать слишком прямых ставок. Правда, США, как сталкивающийся со всё большими трудностями глобальный центр, сам определяет врагов и друзей. В случае католической церкви Вашингтон определённо избрал линию давления. Франциск старается не отвечать на него, что американская пресса называет безразличием к проблеме педофилии в церкви.
НЕПОСТАВЛЕННАЯ ТОЧКА В СОБЫТИЯХ
Ни Ватикан, ни правящие политические круги стран юга еврозоны не имеют и не могут иметь чёткого плана развития событий в Европе. Слишком много мировых противоречий пересекается в ЕС, слишком опасна игра вне его команды, хотя также не ясна перспектива в ней. Определённо одно: неоконсервативная (неолиберальная, диктующая «свободную торговлю») повестка дня в мире сменяется на консервативную — более национальную. В ЕС этот процесс заблокирован. Хотя страны Юга более всего пострадали от неолиберальных мер, они не имеют возможности самостоятельно найти решение. Не только левые, но и правые силы в Испании, Португалии и Италии остаются в тупике. США не предлагают им выхода, но политика Ватикана на смягчение отношений с Россией, объявленной чуть ли не главным врагом европейской цивилизации, даёт шанс на появление новой экономической повестки в Европе. Диалог с Россией и РПЦ выступает для католического Рима противовесом ситуации в Северной Америке и дополнением ко «взвешенной позиции», что важно для латиноамериканских стран и других частей мира.
