РОССИЯ В ГЛОБАЛЬНЫХ ПРОЦЕССАХ И ЕЁ ПРИСУТСТВИЕ В МЕЖДУНАРОДНЫХ ОРГАНИЗАЦИЯХ
Своим видением происходящих в мире процессов и участия в них России поделился с МР профессор, генеральный директор Института экономических стратегий РАН и Международного НИИ проблем управления Александр Агеев.
Текст: Екатерина Борисова
Уже несколько лет Россия находится под санкциями, её участие в международных организациях ограничено, объёмы внешних инвестиций в российскую экономику уменьшаются, а «русские» деньги за рубежом оказываются «токсичны». Тем не менее:
― Центробанк чётко следует требованиям Базельского комитета;
― налоговики включаются в международный автоматический обмен налоговой информацией;
― правительство проводит пенсионную реформу, выполняя требования МВФ...
— Александр Иванович, кто, с Вашей точки зрения, формирует мировой глобализационный тренд на наднациональном уровне? Можно ли идентифицировать субъекта?
― Если по большому гамбургскому счёту, то «мировой тренд» формирует каждый житель Земли. Последующая конкретизация связей позволит сгруппировать всех в сообщества по разным критериям. И тогда окажется, что все мы находимся и действуем в составе самых разных групп: половозрастных, национальных, профессиональных, географических, этических, потребительских и т. п. Их много: 7 миллиардов в энной степени, то есть триллионы триллионов единиц. Однако это количество окажется не очень большим, если его сравнить с числом связей между 100 миллиардами нейронов, которые обеспечивают жизнь одного человека. В любом случае ― мы говорим о том, что сегодня называют «большие данные». Субъект трендов формируется в сложном процессе взаимодействий множества сил внутри «человейника». Его облик давно стремятся познать. Сами отражения этой реальности создают миры интерпретаций. Они оседают в памяти людей, поколений и чипов. В итоге человечество уже живёт в глубинах киберфизического мира. Конечно, я заостряю мысль, отвечая на вопрос. Но слишком много мифов и фейков существует в тематике «мирового управления». И все они возникают как некоторое абстрагирование от полномасштабной реальности.
Безусловно, среди землян можно найти отдельных персонажей и их помощников, которым доводится выражать волю групп, партий, стран, а иногда и целых цивилизаций. Роль личности в истории — тема давняя. И эту историю тоже по привычке изучают сквозь призму жизней этих людей, их триумфов и провалов. Например, Дональд Трамп. Неординарный президент США. Но не отражается ли в его карьере нечто надличностное? И разве это нечто не окрашивается уникальными чертами именно Трампа? Всегда ли история, место и время выдвигают «бодрого государя»? Так и с глобализационными трендами. Их обобщённо можно представить как борьбу двух тенденций, сил и энергий: добра и зла, авангардизма и традиционализма, модерна и постмодерна, контр- и про-, белого и чёрного, красного и синего, цветного и монохромного… Но в любом случае это будет упрощение, так мы и воспринимаем мир ― упрощённо, в рамках своих рецепторов и стереотипов.
В терминах трендов материальной реальности речь идёт об относительно консолидированном стремлении правящих кругов западного мира сохранить сложившийся к началу ХХI века миропорядок, поскольку именно он обеспечивает то состояние, которое называется экономической гегемонией, и именно он формирует довольно обширного бенефициара, включая широкие слои населения западных стран. Чтобы не было недоразумений и попыток спрофанировать этот тезис, подчеркну —речь не идёт о банальной ситуации рантье, об «оскале буржуазии» и прочих шаблонах.
Западоцентричный миропорядок возник на энергиях пассионарности, предпринимательства, жажды познания, свободы. В спектре этих энергий легко найти также и жажду колонизации, захватов, трофеев. Легко найти там жажду познания, жертвенность во имя культуры, пацифизм и высокие идеалы. Но этика отнюдь не всегда сдерживала конкистадоров и им подобных «альфа-самцов». Из всего этого в итоге складывается надличностное состояние стран и их коалиций.
На каком-то этапе завершился территориальный захват «нецивилизованного» мира, начались войны передела — за захват рынков сбыта и поставок важного сырья, включая рабочую силу. В этой борьбе на многие десятилетия возникали наиболее успешные игроки, которые становились мировыми и субглобальными валютно-финансовыми гегемонами. Когда-то это были Греция, Рим, позже — мощные империи Евразии, Испания, Нидерланды, Великобритания. С 1945 года роль гегемона западного мира перешла к Соединённым Штатам Америки. После распада СССР эта гегемония стала всемирной.
После кризиса 2008 года правящим силам в США стало ясно, что глобализация, рост мировой торговли не сочетаются с ростом собственно американской экономики. Прошло некоторое время, и мы увидели, как именно Соединённые Штаты начали сворачивать, пусть и грубовато, те тенденции, которые они же и провоцировали. Но глобализация во всей полноте её тенденций продолжается. Прежний миропорядок трещит по швам не только из-за изменений глобализационной стратегии сегодняшнего гегемона. Новый статус обрёл Китай, свои виды на этот счёт есть у ЕС с нюансами по отдельным странам.
Формируется новое соотношение экономической мощи в мире; сложилась новая технологическая ситуация, ещё более острая экологическая, и, очевидно, военно-политическая. Военная мощь снова вышла на роль ключевой силы в международных отношениях после некоторого периода большей значимости сугубо рыночных сил. Большая «семёрка» сегодня —это не то же, что было лет 20 назад. Клуб наиболее влиятельных стран теперь называется не G7, а G20. В число влиятельных международных игроков также входят глобальные регуляторы и интеграционные объединения. Вот это всё и формирует глобализационные тренды. Когда-то была «Большая игра». Сегодня — это «Очень Большая игра» во всех смыслах этого диагноза.
— К какой картине мира, на Ваш взгляд, стремятся вышеперечисленные субъекты мирового процесса?
— Все субъекты имеют свою картину мира. У каждой из них — своя генеалогия, о которой участники мирового процесса зачастую и не подозревают. Но если обобщить, то полотно этих картин мира довольно пёстрое. Оно сводится к безличностным, личностным и надличностным мировоззренческим системам. Внутри них несколько десятков типовых картин мира и доктрин, выражающих эти представления.
— Насколько Россия зависима от международных регуляторов ― МВФ, Банка международных расчётов, ОЭСР…?
— Россия входит как один из членов или даже учредителей в большое количество международных организаций. Только их представительств в Москве более тридцати, включая ООН, Красный крест, ОДКБ, ЕАЭС и т. д. Учредительные документы этих структур строятся на базовых документах международного права. Каждый участник международного института обычно делегирует некоторую часть своего суверенитета в эти организации, получая определённые права и обязанности. В некоторых из них статус связан с условиями учредительства, как, например, статус постоянного члена Совета безопасности ООН, в других — с величиной взноса и процентом голосов в руководящих органах. Так, и Россия, и Китай заинтересованы увеличить свой вес в международных финансовых структурах. Но это не автоматическое решение в зависимости от достигнутой доли в мировом ВВП. Чтобы кто-то мог расширить присутствие в организации, кто-то должен потесниться. Механизм этого процесса — переговоры. Добровольно сложившиеся преимущества никто, как правило, не отдаёт. Со временем могут накапливаться диспропорции, но для их изменения по стартовым условиям международного института обычно требуется консенсус.
В каждом случае приходится работать с очень конкретным кейсом. Влияние мировых институтов охватывает стандарты связи, авиаперевозок, импорта, борьбу с отмыванием доходов, контроль над вооружениями и многое другое. Когда страна подписывает международные соглашения, она взвешивает все плюсы и минусы для себя. Чаще такое взвешивание даёт благоприятный баланс. Но не всегда.
Круг выгодоприобретателей внутри страны, принявшей решение о вступлении в ту или иную международную структуру, зависит от ситуации. Подобно тому, как слабый курс валюты выгоден всем экспортёрам при прочих равных условиях, и наоборот, сильный курс благоприятен для импортёров. Другие страты при этом могут получать явные или скрытые ущербы..
— Сегодня для России складывается неблагоприятная обстановка на международной арене. С одной стороны, её пытаются выдавить из международного сообщества как полноправного участника; с другой — принуждают к выполнению невыгодных для российских граждан решений. Возможен ли здесь манёвр, чтобы не только уменьшить зависимость от внешних регуляторов, но и вернуться в мировое сообщество на правах полноценного субъекта?
— Есть ситуации, где участие России в международных институтах дискриминационно. Их немного. Отчасти это связано с нерасторопностью нас самих. Это касается, в первую очередь, нашей вовлечённости в систему международных организаций, отвечающих за разработку и соблюдение отраслевых стандартов. Там никто не ограничивает Россию, но под лежачий камень, как известно, вода не течёт. Китай, например, резко нарастил свои компетенции и вклад в разработку социотехнических стандартов. Кто разрабатывает правила, тот получает очевидные конкурентные преимущества. Есть истории, где решение об усилении «полноценности» российского участия требует самых серьёзных переговоров и складывания комплекса обстоятельств, в том числе и готовности нести финансовые затраты. Достаточно напомнить ситуации с ОБСЕ или ВАДА.
Есть и процессы, которые нельзя оценить однозначно. Возьмём, к примеру, участие РФ в международных режимах борьбы с отмыванием теневых и преступных доходов или обмене налоговой информацией. Не все страны подписали эти соглашения, не все ратифицировали, не все умело исполняют, не у всех есть для этого технологические возможности. Некоторые государства, как Великобритания, просто заявили об отказе предоставлять соответствующие данные российской стороне. Любая страна имеет право учитывать приоритет своих национальных интересов и следовать своим традициям. Так, баланс выгод и издержек Лондоном явно был просчитан. Зачем Великобритании это конкретное обязательство? Или ВАДА: известная история со спортсменами-«астматиками» говорит о компетентном и изощрённом использовании правил игры международной системы, способности их формировать и отстаивать. Да, имеется некоторая предвзятость в отношении России, как и множество примеров недобросовестной конкуренции в других сферах. Но не конструктивнее ли с себя начать? Как говорил сатирик, «может быть, надо в консерватории что-то подправить»?
— А как же выполненное Россией требование МВФ провести пенсионную реформу, создавшее кризисные явления внутри российского общества?
— Это всё же другой контекст. Россия с начала 1990-х годов в своих реформаторских усилиях старалась соответствовать требованиям так называемого Вашингтонского консенсуса. В конце 1980-х годов СССР начал переговоры по вступлению в члены МВФ, начатые ещё в конце Второй мировой. Мотивация — потребность в получении кредитов в условиях нараставшего структурного кризиса советской экономики. В итоге Россия стала членом МВФ, согласившись на соблюдение правил, принятых в этой организации. Некоторые из них носят обязательный, другие — рекомендательный характер. Некоторые можно рассматривать как своего рода «джентльменский кодекс» — желательно, но не обязательно. Трудно представить сцену, когда МВФ яростно, ультимативно заставляет кого-то из России повысить пенсионный возраст. Но общая парадигма «вхождения в мировое экономическое пространство», повышения статуса страны в наиболее популярных рейтингах довлеет над многими должностными умами, является важным пунктом в их KPI (ключевых показателях эффективности). Кстати, нужно отдавать себе отчёт в огромной зависимости страны от мировой экономики. Курс на импортозамещение смягчил ситуацию лишь отчасти. Однако сама эта ситуация не приводит к принятию решений, тем более такого масштаба и с таким социальным резонансом, как пенсионная политика. Здесь срабатывает более обширный набор аргументов. Следование рекомендациям МВФ — всего лишь один из них. В отношении пенсионной реформы не он был главным, скорее, — фоновым.
— Хотелось бы также затронуть тему блокирования в ряде случаев российских капиталов (на Кипре, в Великобритании).
— Блокировка или конфискация капиталов в самых разнообразных формах ― исторически тривиальный метод недобросовестной конкуренции. Это не значит, что нет практик обоснованного изъятия капиталов, приобретённых преступным путём. Когда власти Кипра конфисковали часть средств российских резидентов, то об элегантности этой операции речь не шла. Страна решала свои финансовые задачи, найдя некоторый терпимый уровень и условия экспроприации. Слегка ограбленные вкладчики стерпели этот произвол. Но так поступали многие государства, в том числе и российское. В 1991, 1998 годах и позже. Инфляция и резкие ослабления курса валюты тоже служат этой цели. В нынешней глобальной экономической конъюнктуре списание огромной массы финансовых активов, токсичных, «мусорных», спекулятивных, может осуществиться через более или менее растянутый во времени и в пространстве и очень болезненный процесс дефолтов, конфискаций, экспроприаций, штрафов, торговых войн. Частично нынешние проблемы порождены действиями центральных банков ведущих стран после кризиса 2008 года. Но для признания этого факта политикам требуется мужество и готовность к политическому риску. Проще обвинить Россию и сделать весь российский бизнес «токсичным». Не забудем, что санкции объявлены не только против России, несколько десятков стран находятся под ними, и довольно много введено персональных санкций.
— Борьба с офшорами — дело в чём-то полезное, но оно сильно бьёт по благосостоянию нашего бизнеса, привыкшего работать в тени. Как выглядит золотая серединадля России как государства?
— Более 70 % национального дохода России создаётся, так сказать, непрозрачно. Доля прибыли у нас превышает долю зарплаты. Уровень инвестиций ниже необходимого для России «как государства» ― минимум в два раза. Ставки кредита, как и многое другое, явно не в зоне «золотой середины». Офшорная проблема — это и проблема нелегального вывода капитала, и стремление к операционной эффективности экспортных бизнесов. Хотя тема важная, но она лишь видимая часть айсберга.
— Можно ли коснуться невидимых частей...?
― Это большой разговор. Обращу внимание на два момента. Во-первых, в России сложилась блочно-иерархическая структура бизнеса. Строго говоря, у нас нет единого для всех рынка. Для разных бизнесов сложились свои режимы функционирования с разными доступами к финансовым и другим ресурсам, рынкам сбыта и с разными режимами международного позиционирования. Это как бы не перемешивающиеся слои в насыщенной разными веществами жидкости. Воспроизводственные структуры ряда больших корпораций, зависящие сильно от экспорта своей продукции, складывались так, чтобы укорениться на внешних рынках. Эту вполне нормальную цель отчасти и обслуживают офшорные конфигурации. Не всегда, опять же. Потому и не получается бульдозерная де-офшоризация, поэтому власти нередко «входят в положение» бизнеса. Другой момент связан с ещё более фундаментальной проблемой. Это — система социальных взаимных обязательств между обществом, бизнесом и государством, неявно возникающая и существующая в обществе по поводу условий труда, капиталонакопления, степени открытости и т. п. Он охватывает самые глубокие мировоззренческие установки населения, которые касаются, помимо прочего, и обычаев делового оборота. Ведь не существует массового неприятия практик ухода от налогообложения, в том числе через офшорные схемы. И нет яростного неприятия государством практик выстраивания сложных операционных конструкций с офшорами. А грань между банальным уводом средств и операционными схемами часто размыта. Даже когда легко видны «уши» явно нелегального оттока капитала, разве есть весь необходимый правовой инструментарий противодействия этому? А когда он есть, всегда ли применяется? И мы снова возвращаемся к вопросу об офшорах и его связи со сложившимися практиками.
— Среди экономистов, выступающих против западной модели мира, бытует мнение, что мировые финансовые институты с 2012 года через деофшоризацию и замораживание сомнительных капиталов осуществляют мероприятия по изъятию так называемых молодых денег. Так ли это?
— Этот мотив явно присутствует в действиях мировых регуляторов. Но не только. Более серьёзное значение имеют интересы в перераспределении влияний внутри основных центров силы. А это значит, что кто-то преследует цели выведения из игры не только «молодых денег». Вспомните скандал с раскрытием «райских досье». В списке лиц, чьи счета оказались в свете рампы, были и новые миллионеры, и представители старой европейской аристократии.
— Как все озвученные процессы влияют, например, на развитие в нашей стране инновационного сектора, особенно если учесть, что за инновационный блок в правительстве отвечают в основном те же, кто является сторонниками чёткого выполнения рекомендаций международных структур?
— Не уверен, что можно таким образом охарактеризовать чиновников правительства. Во-первых, любой из них не может действовать вопреки официальным международным обязательствам РФ. Во-вторых, они, по крайней мере — большинство, действуют в сложившейся помимо их воли организационной культуре, внутри процедур и институтов, включая практики согласования решений и распределение полномочий и ответственности. Если сравните должностные обязанности министра даже позднего СССР и нынешнего министра в аналогичной сфере деятельности, то обнаружите много интересного. Министр СССР отвечал за состояние своей отрасли, например, за удовлетворение потребности народного хозяйства в нефти. Сегодня это даже юридически невозможная постановка вопроса. Но главное — все они действуют в рамках экономической и управленческой модели, которая сформировалась в условиях, когда была другая экономическая ситуация. Почти 30 лет утверждалась парадигма рынка на руинах планирования. Вся система образования прививала своим подопечным, что главное в бизнесе ― прибыль. Не нужно много фантазии, чтобы представить последствия укоренения этой нормы. Авария на Саяно-Шушенской ГЭС или пожары «Зимней вишни» и «Хромой лошади» — следствие доминирования прибыли как высшей ценности в утвердившейся у нас новой экономической, псевдокапиталистической культуре.
Попутно с нею прижился и весь шлейф побочных ценностей, сводимый к социальному дарвинизму. Нормы всегда утверждаются немолниеносно. Когда они наконец прижились, когда чиновники были отобраны по критериям этой сугубо рыночной финансовой модели, ситуация изменилась и резко. И задачи теперь другие. И обстановка. И требования к управленческой и экономической культуре. А она едва лишь достигла пика своей примитивной коммерчески-дарвинисткой фазы. Требуется время и чёткие ориентиры для её метаморфоз с учётом новых вызовов. Вот такой непростой вызов у нас сегодня.
— Вы говорите, что роль личности не так важна, как совокупность накладываемых друг на друга процессов, волн; и что бодрый государь появляется тоже лишь в определённые эпохи. Означает ли это, что можно отпустить ситуацию, перестать искать пути выхода из имеющихся в России кризисов (экономического, технологического, образовательного и пр.), и история сама предложит решения?
— Я иначе говорю: личность находится в совокупности обстоятельств, у которых своя историческая динамика. Но историю творят люди.Как однажды заметил великий исследователь «нашего всего» — А. С. Пушкина и его времени, Юрий Лотман, «история проходит через Дом человека, через его частную жизнь. Не титулы, ордена или царская милость, а «самостоянье человека» превращает его в историческую личность». На этом «самостоянье» и строятся рисунки истории, в особенности истории российской. Разве в наше новейшее время не играли никакой роли поступки, по большей части малоизвестные? И это не только подвиги военных. Надо сказать и о том, что при очень плохих исходных условиях последних лет были осуществлены исключительно эффективные проекты. Это касается и внешней политики, и цифровизации госуслуг, и телевидения, чемпионата по футболу, строительства дорог и мостов, многого другого. Самый дефицитный сейчас ресурс в экономике — понимание. А самое вредное для развития страны — подавление творческой энергии нации. Опаснее этого — только ложные цели для реализации этой энергии.
