РОССИЯ ПО ТУ СТОРОНУ МИРОВЫХ ЭКОЛОГИЧЕСКИХ ТРЕНДОВ
Обеспокоенность экологическими проблемами в наши дни не просто общемировой тренд, а одна из наиболее актуальных тем, заставляющая государства вести предметный и очень конкретный диалог. Квинтэссенцией международных решений в данной области стал Киотский протокол и последовавшее за ним Парижское соглашение по климату. Россия также является участницей международных экологических программ, а 2017 год объявлен в РФ годом экологии. Насколько выгодно нам сотрудничество в международных экологических проектах, рассказывает на страницах МР генеральный директор Независимого центра комплексной оценки экологической, энергетической и экономической эффективности «ЭВОС» Виктор Васильевич Потапов.
Текст: Екатерина Борисова
— Виктор Васильевич, давайте начнём с того, почему 2017 год объявлен годом экологии в России?
— Программным заявлением по данному вопросу стало выступление президента РФ В. Путина на Генеральной Ассамблее ООН 28 сентября 2015 года, где он говорил о вызовах, сопутствующих глобальному изменению климата, важности парижской Климатической конференции ООН, необходимости внедрения «принципиально новых природоподобных технологий, которые не наносят урон окружающему миру, а существуют с ним в гармонии и позволят восстановить нарушенный человеком баланс между биосферой и техносферой».
Пока в области создания механизмов стимулирования рационального природопользования и охраны окружающей среды Россия отстаёт от промышленно развитых стран и даже от Китая, где к внедрению данных механизмов приступили уже в середине 90-х годов. Европейская система торговли правами на выбросы парниковых газов была разработана в 1997 году, внедрена в странах европейского союза в пилотном варианте в 2005 году, а в 2008-м применялась как основная отработанная программа. В России таких программ нет, а отчёты, представленные рядом наших институтов, занимающихся этой тематикой, являются всего лишь старыми сведениями начала 2000-х годов, когда необходимо было провести ряд мероприятий и внедрить систему регулирования выбросов парниковых газов в Российской Федерации до принятия решения о ратификации Киотского протокола.
Сегодня, судя по перечню поручений президента РФ по итогам Госсовета по экологическому развитию России, состоявшемуся в декабре 2016 года, стремление исправить ситуацию появилось. Получится ли что-то и в каком объёме, покажет время. К сожалению, предусмотренная ещё в 1996 году Федеральная целевая программа «Предотвращение опасных изменений климата и их отрицательных последствий», реализована лишь по научной части, а по линии создания систем нормирования и правового регулирования выбросов парниковых газов просто похоронена. То, что в последнее время предпринимается министерством природных ресурсов и Институтом глобального климата и экологии, который занимается отчётностью России перед странами РКИК (Рамочная конвенция ООН об изменении климата) и Киотского протокола — по сути, разработки ещё того периода или, вернее, недоработки. В 2006 году, якобы, было выполнено распоряжение правительства, и создан российский кадастр для отчёта по объёму выбросов парниковых газов. Но предусматривал он исключительно отчётность на уровне страны, и был совершенно не применим на уровне предприятий и субъектов хозяйственной деятельности, даже в добровольном порядке. Естественно, в таком состоянии регулировать какие-либо выбросы или процессы было невозможно. Похожие попытки предпринимаются вновь: вышло распоряжение правительства о добровольном ведении отчётности по выбросам парникового газа для субъектов хозяйственной деятельности или субъектов федерации. На мой взгляд, это тупиковое направление в том виде, как оно оформлено.
Евросоюз включает 28 стран, которые отчитываются по своей национальной методике перед европейской комиссией по выбросам парникового газа. Существует единый центр управления и в рамках европейской комиссии. В России 85 регионов. Если каждый будет создавать для себя Институт глобального климата и экологии, идентичный тому, который работает на федеральном уровне, то, во-первых, трудно будет централизовано состыковать отчётность между субъектами, во-вторых, затраты на содержание такого громадного аппарата могут оказаться выше, чем сам эффект от сокращения выбросов.
Необходимо выстраивать иную систему. Россия выбрасывает парниковых газов в четыре раза меньше, чем поглощают её территории. Поэтому нам не нужно квотировать выбросы в целом по стране, такая необходимость есть в крупных городах и промышленных центрах, и в данном случае следует говорить не об ограничении выбросов, а о стимулировании их сокращения в процессе промышленного производства. Это совершенно другой подход, нежели в Европейском Союзе, который выбрасывает в четыре раза больше, чем поглощает его территория, и перед которым стоит задача уменьшения права на выбросы.
Международная группа экспертов по изменению климата (МГЭИК), находящаяся под контролем стран ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития), создала методику учёта выбросов парниковых газов. Но сделала это таким образом, чтобы она была выгодна для них. России она не подходит. Мы экспортируем древесину в Европейский Союз. По методологии МГЭИК получается — как только ты срубил дерево, углерод, накопленный в нём, засчитывается тебе как выброс. Европа использует эту древесину, но выбросы засчитываются нам, потому что дерево срубили мы. Не верна в корне и сама система подсчёта, поскольку основана на вычитании углерода срубленного дерева из объёма поглотительного ресурса данной лесной территории, а не из запасов древесины.
Аналогичный пример можно привести про поставки электроэнергии за рубеж. Представитель Германии на Гаагской конференции в 2001 году во время презентации стратегии своей страны в рамках регулирования Киотского протокола прямо заявил, что они не планируют наращивать производство энергии, а будут получать её из стран Центральной и Восточной Европы. А всё потому, что методология МГЭИК не учитывает поставки электроэнергии из других стран. То есть, выбросы засчитываются стране-производителю энергии, а не стране, её купившей. Показательно повело себя польское руководство, когда предложило на границе Беларуси построить угольные станции для поставки электроэнергии в свою страну: выбросы — в Беларусь, а чистую энергию — Польше.
Тот же подход предусматривается определёнными пунктами в Парижском соглашении. И хотя последнее — это чистый лист, который будет заполнен в процессе работы Конференции Сторон, оно уже вступило в силу. Россия пока его не ратифицировала, поэтому принимать участие в обсуждении не может. Основные правила Парижского соглашения должны быть приняты в 2018–2019 годах, а Россия планирует ратификацию только в 2019–2020 годах. В результате, к тому времени, правила, условия и процедуры уже будут написаны не нами, без нас и, вероятно, не в наших интересах. Как это было и с Киотским протоколом, где правила, условия и процедуры его реализации принимались в Марракеше в 2001 году даже без официального перевода на русский язык. Схожая картина повторилась и в ходе переговорного процесса на XVIII конференции в Дохе (Катар) в конце 2012 года, где нас «разули и раздели» в нарушение всех утверждённых положений. За первый этап Киотского протокола прогнозируемый объём сокращения выбросов в России превысил шесть миллиардов тонн. По ценам внутреннего рынка стран ЕС стоимость этого сокращения составила примерно 180 миллиардов долларов США. В рамках принятия поправок на XVIII конференции в Дохе было решено ликвидировать все сокращения во втором этапе, хотя в самом Киотском протоколе есть положение, где чётко говорится, что накопления за предыдущий этап можно перенести на следующий. Россию обманули по самой минимальной стоимости на 180 миллиардов долларов.
И уже не первый раз. В рамках Рамочной-конвенции ООН об изменении климата за период с 1990 по 2007 годы мы сократили выбросы на 14 миллиардов тонн в эквиваленте СО2. Если посчитать опять же по минимальным ценам Евросоюза и умножить на 30 евро каждую тонну, получим громадную сумму в 420 миллиардов долларов, которой нас лишили, а данный объём ресурсов засчитали в сумме усилий стран участниц...
— Так, может, нам не участвовать в международных соглашениях по климату?
— Как аналитик этих процессов, могу сказать, что подобные соглашения в том виде, в котором они формируются, нам, конечно, не нужны. Но участвовать в них надо, чтобы отстаивать свои интересы, которые у нас до сих пор, увы, не сформулированы. Мы не выработали собственные приоритеты, у нас нет стратегии.
Около трёх лет назад мы с коллегами провели анализ всех международных природоохранных соглашений, начиная с 1972 года. Вывод оказался очевидным. Соглашения такого рода появляются лишь тогда, когда начинает ощущаться недостаточность определённого ресурса. Инициаторами, как правило, выступают страны ОЭСР, которые ограничивают потребление «дефицитного» ресурса, чтобы застолбить для себя существующий уровень. Но в каждой стране он разный. И от вводимых ограничений начинают страдать в первую очередь развивающиеся страны, которые нуждаются в увеличении ресурсопотребления в целях своего развития. Но если они выходят за рамки установленной квоты, то вынуждены платить штрафы, предусмотренные международным соглашением. Уровень же потребления развитых стран оказывается достаточным для их дальнейшего развития.
— США в лице нового президента Дональда Трампа решили, что Парижское соглашение по климату в существующем виде не отвечает их национальным интересам, и заявили о выходе из него. Как это отразится на судьбе самого Парижского соглашения?
— Предполагалось, что львиную долю из ста миллиардов долларов, которую планировалось направить на экологические проекты, будут платить США. Сами европейцы, на примере Киотского протокола, согласились платить только 500 миллионов. В случае выхода США из соглашения финансовая нагрузка должна быть перераспределена между остальными странами-участницами.
— Забота о климате требует развития возобновляемых источников (ВИЭ) энергии. Как в России развивается эта сфера?
— Применение возобновляемых источников не решает проблему обеспечения электроэнергией в целом. Локально, да, особенно на удалённых территориях. Но при этом солнечная, ветровая энергии и биоэнергетические технологии должны рассматриваться исключительно в комплексе. Когда нет ветра, должен работать или солнечный источник, или биоэнергетический. Надеяться, что ВИЭ решитпроблему снижения парниковых выбросов и парниковых газов — несомненно, утопия. Европа уже 20 лет занимается развитием ВИЭ. И что? В Германии, когда увидели, что одни источники очень дорогие, стали переводить станции на уголь, для того, чтобы обеспечить дешёвую энергию. Такая же история произошла в Англии. Идёт борьба за доступ к энергоносителям. Иначе, зачем за них бороться, если перспектива будущего за возобновляемыми источниками энергии? Зачем нужны месторождения, условно, в Артике, или наши трубопроводы в Европу с газом и нефтью?
— Как временное решение, пока энергетика на основе возобновляемых источников полностью не будет развита.
— Временное, это какой период — 40, 50 лет?
— Считается, что эра нефти закончится, ориентировочно, в 2030 году, и наступит эра газа.
— Что закончатся нефть и газ — об этом говорят каждые 20—30 лет. Есть очень хорошие доклады Поливанова Владимира Павловича, сотрудника Геоэкспертизы. Их суть в том, что нефть и газ неисчерпаемы. Более того, следующий уклад — водородная энергетика. В докладах показаны точки активного выхода водорода из земной коры, в том числе на территории России — водородные озёра. Это такие места, где вышедший из земли водород, смешиваясь с кислородом, превращается в воду, и образуется круглое озеро. Представлены даже некоторые водородные источники в Африке, где можно открыть кран, и пойдет водород. Не нефть или газ, а водород — абсолютно чистое топливо.
— То есть следующей будет эра водорода?
— Да, учёные предсказывают следующую ступень развития именно за водородной энергетикой, с одной стороны. С другой — заброшенные месторождения нефти в Грозном, Татарстане и Башкирии опять начинают быть полными. Откуда, если первоначальная или распространённая теория заключается в том, что нефть — не более чем переработанные остатки растительности предыдущих периодов? Восполняемые месторождения это опровергают. Их чёрное золото — это поступления из глубин земли определённых составов газов, которые в процессе заполнения мест под землёй и создают эти самые месторождения. Они неисчерпаемы.
— Повышение роли безуглеродного топлива во всём мире обусловлено не просто тем, что углеводородные ресурсы исчерпаемы, а в значительной степени — ускоренным изменением климата на планете, которое хотелось бы удержать в разумных пределах.
— Надо отделить одно от другого. Состояние климата — по первичному понятию — наклон земной оси к солнечным лучам, или совокупность неких космических факторов. Изменение наклона влияет на климат. Человечеству это пока не дано. Когда мы говорим, что нужно заниматься низкоуглеродным развитием, —правильно. Однако, если считаем, что это необходимо с позиции снижения или повышения приземной температуры — то это полный абсурд. Поэтому, с точки зрения углеродного регулирования, я с вами полностью согласен. Там тоже определённые игры идут на методологическом уровне. Существует перечень, утверждённый Санэпиднадзором, в котором указана предельно допустимая концентрация вредных веществ. Около двухсот веществ нормируются и непосредственно регулируются. Но их больше двух тысяч. Следовательно, не все вещества, выбрасываемые предприятиями, контролируются Росприроднадзором или Санэпиднадзором. В этом перечне, например, странным образом нет углекислого газа. Как он оказался вне таблицы? Ведь очевидно, что дышать им мы не можем, а значит, предельно допустимая концентрация в атмосфере для него должна быть установлена обязательно.
— Не затрагивая тему климата, что можно сделать для сохранения чистого воздуха?
— Существующие промышленные технологии не позволяют нам отказаться от углеродного топлива. Чтобы создать ветряки, нужны металл, бетон, технологии производства, которые без этого компонента не обойдутся. Даже для того, чтобы перевести ветряки и теоретически всю энергетику через 30—50 лет на возобновляемые источники энергии, всё равно понадобится огромное количество обычной углеродной энергетики.
Человечество постоянно проходит через смену технологических укладов: дрова, уголь, нефть, газ, теперь возобновляемые источники, дальше водородная энергетика. И эти смены будут и дальше происходить по мере необходимости и никак не волевым порядком.
— Но тенденция есть. Европа постепенно переводит энергетику на использование ВИЭ. Китай с самой крупной экономикой мира успешно осуществляет поэтапный переход на безуглеродное топливо. Каковы в связи с этим перспективы экспорта нашего углеводородного топлива?
— Хороший вопрос. Над ним я начал задумываться лет десять назад и нашёл определённые решения, как нам увеличить экспорт углеводородов, но пока не могу вам их озвучить. Ситуация, которая сложилась вокруг ОПЕК, когда договорились об ограничении экспорта нефти и газа на внешние рынки, чтобы поддерживать цену на мировых рынках на конкретном уровне, нормальное, на мой взгляд, движение, но не совсем. По той причине, что в Европе система торговли квотами была запущена в 2005 году. А в Швеции в 2000 году приняли закон об углеродном налоге на своей территории. Этот налог, на данный момент, самый большой в Европе и составляет примерно 170 долларов на тонну выбросов в эквиваленте СО2. О чём это говорит? В Швеции самая дорогая энергия из всех европейских стран. В интернете легко можно найти таблицы с уровнями цен на газ: если мы продаём его в Европу по цене 300—400 долларов за 1000 м3, то на внутреннем рынке Швеции она достигает 1600 долларов. Естественно, такая цена стимулирует сокращение потребления на внутреннем рынке. Люди начинают экономить или искать другие источники. Углеродным налогом шведы сбили мировую цену на нефть и газ.
Почему нас не пускают на спотовые рынки стран Европы? Потому что у них внутренняя цена потребления энергии гораздо выше за счёт внутреннего углеродного налога, чем на мировых рынках. Она осталась на том уровне, когда мировые рынки энергоресурсов показывали максимум — 100 и более долларов. Европейцы заморозили этот процесс у себя и по мере снижения цены на углеводороды ввели на эту разницу углеродный налог, и ту маржу, которую мы получали от торговли на мировых рынках по 100 долларов себе в бюджет, теперь получает бюджет страны потребителя в результате введения углеродного налога. Стратегически очень грамотно для своих экономик они провели мероприятия, в том числе и Китай.
Сейчас Россия плывёт в русле интересов других государств, в том числе и в энергетической политике. Вполне можно было 10—15 лет назад заявить претензии Швеции о неправомочности введения такого налога, так как это нарушение правил ВТО.
— Виктор Васильевич, что бы Вы сказали, прочитав следующее: «По мнению агентства Bloomberg, в энергетике «точка отсечения» наступила в 2013 году, когда из возобновляемых источников в мире было получено 143 ГВт электроэнергии, а из углеводородов — 141 ГВт».
— Это неправда. ВИЭ никогда не станут преобладающими источниками. Эти фейки с ВИЭне что иное, как игра на понижение стоимости углеводородов на мировых рынках. Вообще, интересно производство солнечной энергии в условиях полярной ночи...
Поэтому ещё раз подчеркну — участвовать в международных соглашениях необходимо, но при этом надо чётко осознавать национальные интересы и уметь их последовательно отстаивать.
