АРХИЕПИСКОП ЖЕНЕВСКИЙ МИХАИЛ: «БОГ ЛЮБИТ НАС ТАКИМИ, КАКИЕ МЫ ЕСТЬ»

– Ваш отец что-то рассказывал о своей поездке в Россию?

– Конечно, я подробно расспрашивал отца о его пребывании на родине. И выяснил, что у него возникло печальное чувство, что эта Россия в какой-то мере не та, которую он помнил, куда стремился. За это время много воды утекло. Всё это время он строил свою Россию за границей. И то, что он построил, оказалось реальным. Его дети выросли во Франции, но остались православными, остались русскими. Возникло русское общество за границей. И он так покачал головой и сказал: «Родина моя тут». Мой отец  скончался в 1986 году и не увидел сегодняшнюю Россию.

Будучи юношей, я вырос под омофором владыки Иоанна Шанхайского. На мой вопрос: «Владыко, увижу ли я когда-нибудь Россию?» – он, немного подумав, ткнул мне пальцем в грудь и ответил: «Ты – увидишь!». Как он мог сказать мне так определённо, я не знаю, но мой отец сказал мне то же самое.

У нас, русской молодёжи, жившей вне пределов России, постоянно присутствовал вопрос: «Где Русская Церковь?». Так как русские люди были разбросаны по всему миру, в том числе и в России были разделены «по юрисдикциям». Владыка Антоний (Бартошевич) нам отвечал так: «Я не могу сказать, где Русская Церковь, могу только сказать, что она есть. И дай Бог, что мы в ней». Понимаете, никакая миссия нам не была определена. Но мне совершенно ясно, что у каждого русского человека, православного, где бы он ни жил – вне территории России или в России, у него одна задача: это остаться со Христом, то есть сохранить себя в Русской Церкви. Это задача жизни, задача нравственного пребывания с Богом. И она одинакова везде, где бы ты ни находился.

Конечно, когда мы жили за границей, нам никто не мешал ходить в церковь. В Советском Союзе ситуация была иная. За веру можно было поплатиться не только карьерой, учёбой, но и свободой, а порой и жизнью, как новомученики российские. Но всё не так прямолинейно. Пожилые люди рассказывают, что, бывало, храмы были переполнены и в Советской России. Это я и сам увидел, когда в 1967 году приехал впервые в Россию на машине и отправился в Троице-Сергиеву лавру.

Идти по пути к Богу нелегко. Ситуации бывают разные, государства разные, но идти в этом направлении всё равно необходимо. С одной стороны, надо иметь достаточно смирения, чтобы примириться с обстоятельствами жизни, а с другой – искать самое основное в своей жизни, попутно решая другие задачи, повседневные. Надо, например, иметь какое-то ремесло, быть чем-то занятым, чтобы обеспечить себе элементарные условия: каждый день иметь достаточное питание, крышу над головой, иметь возможность детей воспитывать. Каждый день ты вынужден кому-то подчиняться, что-то отдавать, что-то исполнять и так далее. Все задачи нашей жизни всегда включены в наше бытие.

Никогда не бывает так, чтобы человек решал одну задачу. Когда-то я работал в госпиталях, одновременно преподавал, прислуживал в церкви и так далее. Это были разнообразные жизненные задачи, которых было много, и время не позволяло за всем успевать. Отец часто говорил: «За двумя зайцами не беги» – но приходилось. А главным было отцовское попечительство, позволявшее иметь опору от любящего, самого близкого человека… Только отец может сказать: «Не так, брат, лучше было бы так…» – знаете? Это называется поддержка в жизни, если кто-то может что-то спокойно тебе сказать, а ты принимаешь это сердцем, потому что это действительно так.

Вот так и русское общество в зарубежье жило под отеческой заботой Русской Церкви, как часть одного организма.

– Я читала Ваши предыдущие интервью, в них Вы довольно часто говорите, что каждый русский должен прочесть Достоевского. Вы имеете в виду «Братьев Карамазовых» или что? Достоевский такой тяжёлый автор, противоречивый…

– По моему мнению, Достоевский как писатель важен тем, что сумел поднять вопросы нравственной составляющей нашей жизни достаточно глубоко.

– Мне показалось, что Вы Достоевского как-то особенно выделяете. Считаете, что у него есть что-то, чего нет у других русских классиков?

– Ко мне как к священнику, епископу подходили люди, которые в церковь не ходили, не причащались, но спрашивали совета, как им быть. Это было в основном, когда я приезжал в 90-е годы сюда, в Россию. Они мне говорили: «В церковь не хожу, не знаю, что там делать, зачем там быть» – и так далее, и так далее. А затем спрашивали, что читать. Ну я всегда им отвечал: «Читайте русскую литературу». Классическую литературу: Гоголя, Тургенева, Чехова…

Их произведения описывают православное общество, передают его настроение, ставят жизненные вопросы, которые мучают каждое поколение русских. Следуя за  писателем, каждый читатель может найти крупицы чего-то, что волнует именно его. Понимаете, в этих произведениях специфика русская, православная.

– Я имею в виду, что если за границей Чехова любят, Толстого пытаются читать, но объёмы отпугивают, то Достоевского же почти не знают – и не понимают.

– Чтобы читать Достоевского, надо делать определённое усилие, пугает же он тем, что касается нравственных вопросов, в которых берёт крайние положения. Но именно это и является сильной стороной произведений Достоевского: он выводит без всяких прикрас сущность человеческого бытия, раскрывает греховную сущность человека, который ищет Спасения, и Христос ему открывается через его страдания.

– Пугает незащищённость…

– Разница между книгой и телевидением – в нравственной включённости в процесс. Когда ты с книгой сидишь, ты один. Дверь закрыта. Ты погружаешься в предлагаемую тебе реальность вместе с автором. Это то, что делает ценной именно эту книгу. У человека отношение к книге чрезвычайно личное. Когда встречаются два человека, которые читали одну и ту же книгу, то у них предмет настоящего разговора, Вы заметили? А если никто из них не читает или читает какую-то другую литературу, то у них не получится обсуждения. Они даже могут не понимать друг друга. Чтение даёт человеку пищу для ума, определённый опыт жизни. Чтение человека образует, направляет, у него возникают вопросы, которыми он делится с окружающими.

– Вы же знаете, что сегодняшнее поколение аудиовизуальное: всё в телевизоре, в интернете. Это большая проблема.

– Это меня не радует, конечно. Где, если не в книге, ты найдёшь ответы на все вопросы? Книга тебе не противоречит, книга тебя не возбуждает, книга тебя не огорчает, книга тебя не осуждает. У тебя от написанного действительно пробуждаются и мысли, и воспоминания, возникают какие-то реальные вещи. Книга для человека действительно очень важна.

Между прочим, я советую каждый день читать страничку Евангелия. Это четыре Евангелия: от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна. Прочтёшь, потом снова перечтёшь – ты всё время читаешь что-то другое. И каждый раз тебе открывается что-то новое. То есть это чтение для тебя – общение с Богом, с Христом, потому что там очень много о тебе, потому что там идёт речь о тех страстях, которые есть у всех.

– Вера – это большая духовная работа, работа над собой. Где найти силы человеку, который только встал на путь воцерковления? Как не впасть в отчаяние от осознания собственной слабости и греховности?

– Наша греховность и наша слабость – это наша природа. Но её надо не осуждать, а стараться очищать. Для этого в среду и пятницу существует пост. Это правило действует в течение всего года, чтобы человек приучался со своими страстями бороться. Можем ли мы добиться успехов на этом пути? Несомненно. Бог создал нас по образу своему и подобию, поэтому каждый из нас ещё наделён и чувством гармонии, красоты, доброты…

– То есть сначала надо полюбить себя?

– Я повторяю: мы живём чувствами изначально. И, между прочим, продолжаем в жизни так и жить. Допустим, одна девочка встречает другую и видит, что у неё такое же платье. Первая реакция – гнев. На любую ситуацию мы прежде всего реагируем через эмоции. Это может быть зависть, это осуждение, это клевета… Всё что угодно. Но это исходит от природы человека. Если же человек способен понять другого человека, даже пожалеть, тогда возникает другое отношение, другое восприятие. Я помню, как моя мать говорила: «Смотри, несчастный человек! Ему холодно». Она взывала к сочувствию. Учила своего ребёнка проявлять сострадание. Жить с Богом.

Просто взгляд – и возникает чувство, затем может быть и страсть. Это основа. Жалеть, сопереживать, принимать людей такими, какие они есть. Если ты на людей не смотришь – значит ты не у Бога. Бог любит нас такими, какие мы есть, а если ты от других людей закрываешься, то ты не понимаешь, что благодатная сила Божья – это любовь.

Ты думаешь, что главный вопрос: «Он такой негодяй, как его любить?!». А вот и нет. Основной вопрос: «А какой ты сам?».

– И людям страшно отвечать на этот вопрос.

– А какой ты сам? Ты ответить не можешь, но может тот, который около тебя. Понимаете? То есть мы сами созданы по образу и подобию Божию, у нас есть путь к Богу, но он идёт через других, через чувства, которые мы испытываем. Они у нас общие и заставляют нас каким-то образом всё время свои поступки пересматривать. Надо читать Евангелие.

– Многие люди говорят, что не верят в Бога...

– Только человек способен от чего-то отказываться. Мир Божий от Бога не отказывается, никто из живущих тварей от мира Божьего, кроме человека, не отказывается. Человек, который говорит, что не верит в Бога, по мнению Достоевского, «врёт», потому что любой человек, если у него есть это понятие, то он, в конце концов, если он чувствует и думает, у него это понятие всё-таки есть. А он отвергает: «Этого ничего нету. Покажите мне» – и так далее.

Человеку дано особое понятие добра и зла, понятие любви, то есть совершенно не животное. Инстинкт – это не любовь. Потом, страсти – не любовь. Значит, любовь – это особое, это жертва. Ты человека ничем не обязываешь, просто ему желаешь добра. Любым способом – внешним, внутренним, ты ему что-то скажешь. Тайно будешь это делать. Всё это существует, и человек это знает. Значит, ему надо как-то со своей собственной природой бороться, с этой грешной природой. Это задача человека, вот это миссия.

– Во многих странах проживает достаточно большая русская диаспора – люди к вере приходят, принимают православие, которое, если можно так сказать, по формальным признакам достаточно требовательное. На Ваш взгляд, что они в нём находят?

– Не на мой взгляд. Есть опыт, определяющий христианский мир. Что такое христианский мир? Это пространство, где человек старается общаться со Христом. Он нуждается в этом общении, потому что знает, что он грешный. Допустим, он это не признаёт, но с этим постоянно сталкивается. Это вопрос нравственный. Через соблюдение постов и правил, участие в великих таинствах позволяет человеку двигаться в правильном направлении. Это христианский мир.

Но, увы, в человечестве есть другой мир, который можно назвать языческим.

Христианский мир пребывает в Церкви, в живом организме, объединённом едиными нравственными понятиями. Языческий мир отказывается именно от Церкви.

Конфуцианство, буддизм – это религии. Но эти религии человеку говорят: «Ищи мир, ищи спокойствие, тишину. И будь в вере. Улыбайся. Твоё дело – быть в вере. И исключительно веди себя так, что человек будет отвечать тебе тем же». Но что у тебя в сердце? Главное – это внутреннее спокойствие, что ты исполняешь то, что надо. Но нет у тебя отношения к живому. У тебя просто философия, мораль.

– В России есть мода на веру – модно быть верующим, такое выпячивание соблюдения обрядов, часто выборочное.

– Кто говорит «мода»?

– Я не знаю, как это ещё можно назвать: я пощусь – можно мне постную шоколадку?

– Понимаю, о чём Вы говорите, но не могу согласиться с терминологией. Речь идёт не о моде, а об исканиях Бога. Многие находят его через Церковь. Бывает, что крещёные люди не понимают чего-то и не приходят к таинствам. Но если они ищут Божью благодать, то это вопрос времени.

– То есть искание Бога приводит к воцерковлению? Нет ли опасности подмены веры пустым исполнением обрядов, неким красивым фасадом?

– Может быть, есть люди, которые могут всю жизнь провести в церкви, в формальности, но которые никого не любят. Но мы не можем это анализировать. Нужно, чтобы человек как-то объяснил свои чувства, а, как Вы знаете, никто ничего не объясняет.

Вы кому-то будете свои чувства объяснять? Только человеку, которого вы любите. И то будете от него скрывать кое-что. Это точно. Никто самое сокровенное никому не говорит. Мы уже не раз упоминали Достоевского. Ему как раз удавалось выворачивать наружу то, что скрыто в душе человека. То, что человек не смеет показать.

Это не мода. Это выглядит как мода, что все пошли, не зная, куда пошли, не зная, зачем пошли и так далее. Но это неважно. Если они не могут ничего объяснить – не спрашивайте. Пускай идут, и всё. Почему пошёл налево? Почему пошёл направо? А потом решил пойти в кино, потом пошёл в ресторан. Потом домой, потом выпил стакан вина, потом… Зато монах будет постоянно себя проверять, действительно ли он сейчас с Богом. То есть у монаха постоянное понятие Бога, это подвиг монашеский: он себя просто отчисляет, и у него сердце открыто.

Главный вопрос – необходимость направлять свои чувства и понимать себя. А без церкви, без исповеди, без молитвы, без Евангелия что делать?

– А западная мода на психоанализ, психотерапию? Когда ты так же приходишь и пытаешься разобраться? Он тебя сидит выслушивает и комментирует…

– Без Бога решать проблемы человека невозможно. В госпиталях я видел, как психоаналитики часто заходили в тупик. Думаю, что психоанализ пытается сделать наукой то, что решает любовь. Ведь психоаналитик – человек, то есть у него тоже чувства, интуиция, любовь. Он также создан по образу и подобию Божию. Если решать проблемы с Христом в душе, то довольно быстро становится понятно, что у человека много несчастий, потому что он не управляет своими чувствами. Тот, кто ложится на диван у психоаналитика, – это тот, кто не справляется. Общение с людьми страшно испорчено, и человек страдает и просит в этом помочь. Человек, конечно, может что-то осознать… Хороших результатов добиваются те психоаналитики, у которых есть доброта.

– Вы работали в больнице, и более того, в реанимации…

– Я не просто работал, а был среди тех, кто строил реанимацию. Я был включён в институт экспериментальной клиники, которой руководил профессор, создавший в 1954 году во Франции кафедру физики в медицине. А когда я появился на поприще медицинском, он меня сразу забрал к себе. У нас было много задач, а вводить физику в медицину оказалось невероятно сложно. Пришлось выдержать настоящий бой с системой. Например, когда студент поступал на медицинский факультет, то изучал такие предметы, как латынь, ботаника, а физики не было. А мой научный руководитель создал кафедру. Я к нему в группу попал сразу и не жалею, потому что опыт внедрения в медицину методов, переменивших как саму науку, так и людей, давал вдохновение и энергию для многих дел. Скажу только, что мы добились важного результата: среднее пребывание в госпиталях с трёхчетырёхмесячного срока сократилось до пяти дней.