БОЛЬНОЙ КАПИТАЛИЗМ ЕВРОПЫ

Дата: 
18 марта 2020
Журнал №: 

ЕС к 2020 году пребывает в экономическом тупике. Хотя финансовые вливания и отрицательная ставка ЕЦБ обеспечили видимость стабильности, но и без того небыстрый рост экономики начал замедляться даже в Германии. Стремление властей Европы не допустить развитие кризиса в финансовой системе вновь создало угрозу ослабления евро. Но на этот раз падение курса европейской валюты может оказаться сильнее, что продемонстрирует глубину кризиса политики Евросоюза.

Текст: Василий Колташов

Мировой кризис как большой поворот
2008—2019 годы стали поворотными для мировой экономики и политики. Для одних стран они воспринимались как единая эра глобального кризиса. Другие выделяли в этом времени много разных кризисов, которые отчего-то склеивались вместе: американский финансовый кризис или этап глобального кризиса 2009—2010 годов, европейская финансово-долговая эпидемия 2009—2013 годов, волна социальных брожений и переворотов 2011 года на Ближнем Востоке («арабская весна») с долгой и часто жуткой военно-политической инерцией. Особыми явлениями нетрудно назвать экономические и рыночные падения 2013—2016 годов, имевшие центром страны БРИКС, а период 2016—2019 годов обозначить как время торговых войн и размежевания «глобальной экономики».

При стремлении разделять, всё случившееся с 2008 года можно было бы объявить не закономерно смотрящим друг другу в затылок, а исключи тельно случайно. Однако при желании понять суть эпохи нужно соединить эти события и попытаться разобраться в них как в целом. И здесь важна логика. Современный экономический кризис вылился в мешанину различных событий по множеству причин. Главная из них — вмешательство регуляторов. Оно происходило и в период аналогичного большого кризиса 1973—1982 годов, об особенностях которого рассказывается в моей книге «Капитализм кризисов и революций». Регулирование процессов шло во имя восстановления и сохранения докризисного равновесия. За утопичность целей и щедрость помощи банкам рано или поздно предстояло ответить.

Последствием мнимой победы над кризисом, загнанным вглубь и только на поверхности не фиксируемым статистикой, стал рост противоречий в мире. «Вашингтонский консенсус» распался даже в формате общей борьбы с финансовыми проблемами. Почему так случилось, и какие перемены повлекло?

Старых игроков, объединённых в G7, называют «ядром капитализма», «традиционными индустриальными странами», «центрами накопления». Им приписывают постиндустриальную сущность, а также полумистическое начало, когда именуют «зоной золотого миллиарда». Получив в 2008—2012 годах поддержку от «развивающихся рынков», включая державы БРИКС, они в годы второй волны кризиса (2013—2016) отплатили совсем иначе. Ядро капитализма попыталось укрепиться за счёт доступа к ресурсам полупериферии, правильно оценив усиление её лидеров и их шансы стать новыми центрами развития. В итоге соперниками государств старого ядра оказались державы, которых не было модно выделять особым образом. Они могли быть названы группой БРИКС, если бы из неё не выпала Бразилия, а ЮАР была свободней. Впрочем, к этой евразийской группе лидеров (Китай, Россия, Индия) примыкают евразийские державы поменьше, и тянутся не евразийские страны. Их высшая бюрократия осознала, что имеет дело не с миром консенсуса, пусть и продиктованного из США, а с миром соперничества, выживания и протекционизма.

Проблемы старых центров — в собственной слабости при нажиме на новые центры и в том, пусть внешне и мягком сопротивлении, которое они получают в ответ. И если США удалось кое-чего достичь в Латинской Америке, то Европейский Союз в «походе на Восток» продвинулся не слишком далеко. Выиграв у Москвы борьбу за Украину, ЕС так и не смог завладеть её ценностями без США. К тому же еврократия обнаружила рост противоречий с американцами и британцами. И хотя во Франции, Греции и Испании сопротивление политике Брюсселя было сломлено, а выборы весны 2019 года в Европейский парламент сохранили влияние либералов-еврооптимистов, экономическая перспектива ЕС начала портиться.

Глобальная экономическая и политическая реальность оказалась совсем не такой, как ожидали европолитики старой неолиберальной школы.

История европейской болезни в евро
В 2008 году многие полагали, что у евро теперь всё будет прекрасно. Если Америке плохо, то      Европа — «тихая гавань» и новый финансовый центр. Так думали, в том числе и чиновники ЕС. В середине года за евро давали почти 1,6 доллара, и это было лучшее время для европейской валюты. Проблемы банков в ЕС брали на себя правительства, щедро снабжая всех новой государственной рентой — заимствуя огромные суммы при поощрении Европейского центрального банка (ЕЦБ), который сначала не желал наращивания эмиссии.

Однако сколь уверенно не держали бы регуляторы под контролем ситуацию на фондовом рынке и с долгами правительств еврозоны, плотину должно было прорвать. И её прорвало. В марте 2014 года курс составил 1,045 доллара за евро. После некоторого укрепления он вернулся на эту же отметку в конце 2016 года. Неприятное для финансистов падение положительно сказалось на реальной экономике еврозоны.

Окончание второй волны кризиса (2013—2016), свирепствовавшего в основном в БРИКС и на других «молодых рынках», привело к укреплению евро. Свою роль сыграла и победа еврократии на внеэкономическом фронте. Была демонстративно  раздавлена Греция с её умеренно-левыми надеждами, ушла угроза развала ЕС с запада в силу риска смены курса Франции и Англии. В марте 2018 года за евро давали 1,23 доллара. Но с этой отметки началось новое падение европейской валюты.

При политике нулевых и отрицательных ставок, при стремлении ЕЦБ использовать эмиссию евро для поддержания равновесия на фондовом рынке и в финансовой сфере евро вообще предстоит дальнейшее движение вниз. К тому же исчерпан позитивный эффект прошлого ослабления евро. Это особенно ощущается в Германии, чья экономика балансирует на грани технической рецессии. Неудивительно, что глава ЦБ РФ Эльвира Набиуллина заявила германской газете Handelsblatt, что ЦБ РФ предостерегает российские банки от операций с евро, потому что это больше не приносит им прибыли. Когда вкладчики вносят деньги на счета в евро, последние должны быть где-то размещены банком, но практически остаются инструментом с отрицательными процентами.

В такой обстановке даже официальные аналитики банков смотрят на евро всё более брезгливо. Положение выглядит противоестественным с точки зрения логики капитализма, где самовозрастающая стоимость — это правильно, а постоянно убывающая ценность евро (помещённых на депозит в банке) есть чистое безумие. Очевидно одно: экономика и финансовая система ЕС была и остаётся в кризисном состоянии. Самоубывание процентов на деньги, их отрицательное значение возникло как результат поддержки сферы финансовых структур ценой принесения в жертву реальной экономики и реальных покупателей. И тот факт, что отрицательная ставка не привела к инфляционной буре, ещё ничего не означает.

Когда и почему исчерпывается устойчивость
Первая девальвация евро вызвала шок у рядовых европейцев, так заметно подорожал импорт, и изменился общий уровень цен. Хуже всего было то, что падение курса евро вовсе не избавило от политики «жёсткой экономии».

Еврократия особо сильно нажимала с экономией на страны юга еврозоны. Здесь падение реальных доходов населения совпало с их номинальным снижением. В 2007 году греческая молодёжь  сетовала, что является «поколением 700 евро». Спустя десять лет нередкой была зарплата и в 400 евро, притом что евро серьёзно просел к доллару. Сильно подорожали транспорт и топливо. В странах севера еврозоны быстро росла масса частично занятых молодых работников, что говорит о недостаточности случившейся девальвации. Относительная дороговизна рабочей силы в еврозоне отчасти определяет дороговизну производства, но сами люди постоянно нуждаются в средствах. Слишком велики счета и долги.

Ошибочно полагать, будто ЕЦБ и высшие европейские власти искали девальвации евро. Напротив, они старались её избежать. Они также не хотели допустить развития биржевого и банковского кризиса, а бюджетная «жёсткая экономия» (кавычки тут уместны, так как она не распространялась на крупный бизнес — его интересы не страдали) должна была заставить обычных граждан платить по долгам правительств. Вся эта система только выглядит хитроумной и уравновешивающей кризисные процессы. На деле она убила рост экономики. Официальное увеличение ВВП не обманывает граждан еврозоны. Они понимают, что экономики стран находятся в околодепрессивном или депрессивном состоянии.

Первая девальвация евро случилась из-за того, что заблокированный мерами финансовых регуляторов кризис буквально протёк в денежной сфере. Накоплены дополнительные проблемы, и политика ЕЦБ не снимает их, а только маскирует общий кризис. Пузыри в финансовой сфере решено не ликвидировать, и тем более не допускать такого развития событий, которое приведёт к разорению компаний. ЕЦБ законсервировал положение. В результате потребовались беспрецедентные в мировой антикризисной практике меры.

В начале сентября 2019 года, сдвинув отрицательную ставку по депозитам с 0,4 % до 0,5 %, ЕЦБ показал: три с половиной года прежних отрицательных ставок (с июня 2014 года) не дали экономического эффекта, а лишь позволили сохранить стабильность в финансовой сфере. Потребовалось увеличение отрицательной ставки и новая политика «количественного смягчения», что обеспечивает с 1 ноября 2019 года выкуп токсичных активов на 20 млрд евро ежемесячно.

Границы у программы нет. Зато есть предел устойчивости евро.

Противоестественный капитализм и его «воды»
«Количественное смягчение», это не просто выкуп мусорных бумаг — обмен их на деньги. Это блокировка естественного для капитализма механизма кризисной разрядки, когда рыночное падение наказывает одних и вознаграждает других, меняя ситуацию в экономике и очищая её от больных элементов. Но ещё в разгар американской паники 2008 года мир узнал, что бывают слишком большие для банкротства фирмы. Есть они и в ЕС. Впрочем, известно и другое: если кризис не может развернуться как ураган (а в Европе его блокировали с 2008 года), то он придёт как наводнение. В какой-то момент ослабление евро ускорится, и масса евро окажется той водой, в которой будет захлёбываться ЕС.

2019 год закончился странным повышением цен на нефть и замедлением роста мирового ВВП. Согласно оценке агентства Fitch 2019 год должен показать не более 2,6 % роста ВВП, тогда как в 2018 году результат составлял 3,2 %. Прогноз на 2020 год — 2,5 %. При этом в банковской сфере накоплены огромные средства. Вынужденный поиск вложений для свободных евро в зоне евро со временем сменится на лихорадочный поиск активов в совершенно иных местах. По сути, политика антироссийских санкций и поддержки прозападной либеральной оппозиции на всём постсоветском пространстве решает задачу открытия новых рынков для европейского капитала, причём как для капитала-хозяина. Эти рынки должны иметь только статус периферии; управленческие решения по ним должны приниматься в Брюсселе и Берлине при согласовании с США. Однако эта ставка сделана большим финансовым бизнесом. Компании производственного сектора к санкциям и подобным играм относятся плохо или безразлично, поскольку делают ставку на сотрудничество с администрациями. Их свержение и разорение рынков по украинскому образцу едва ли может быть основой для эффективных капиталовложений в реальный сектор других стран.

Противоречия между новыми и старыми центрами — норма капитализма. Иначе не было бы развития. Проблему для еврократии и финансовой элиты Евросоюза представляет только практическая сторона правильности, так как дело не идёт особенно успешно, чем и вызваны противоречия ЕС и США. Успех «восточного похода» позволил бы и Великобритании остаться в ЕС. Но если соперничество с евразийскими центрами развития — нормально, то общее состояние европейской экономики далеко от нормальности при капитализме.

Стагфляция — это страшное слово было впервые произнесено в разгар кризиса 1970-х годов. В тот период правительства не давали упасть производственным фирмам и получили застой при высокой инфляции. Сейчас в ЕС не дают упасть финансовым компаниям, а высокую инфляцию многие считают невозможной, но это иллюзия. За всё придётся платить. И платить большой инфляцией при застое в сфере производства и обесценивании евро. Сами европейские компании будут ставить дублирующие европейские производства в зонах новых центров капитализма в Евразии. Там не только протекционизм, но и общие условия развития производства окажутся более выгодными. То, что сейчас воспринимается как невозможное, произойдёт в любом случае.

Судьба евро решена. Он будет падать за всех, вместо всех и, вероятно, дольше всех и без большого позитивного эффекта. Причина ещё и в том, что доллар оказывается сильнее евро. Но существует также энергетический фактор развития, и тут ЕС ведёт себя вынужденно разумно.

Природный газ, который очень важен
США всеми силами пытаются осложнить положение экономики ЕС и облегчить собственное. Отсюда — лоббирование поставок в Европу сжиженного природного газа из США и «жёсткое поведение» президента Украины В. Зеленского, подкреплённое кредитом МВФ в 5 млрд долларов. Но для экономики Германии, Франции и ряда других стран севера еврозоны российский газ является в некотором смысле компенсацией высокого курса европейской валюты и фактором, снижающим издержки производства в ЕС. Потому, при сохранении политики санкций, в Берлине и Париже заинтересованы в сохранении и увеличении поставок газа из России. «Стране-изгою», как красноречиво пишут некоторые издания, позволено слишком многое. Но это вынужденное позволение.

В декабре 2019 года США заявили о новых санкциях в отношении российских компаний энергетического сектора. ЕС продлил санкции против России и начал с опаской готовиться к защите своего бизнеса от американских антироссийских мер, направленных на деле против всех участвующих в проекте «Северный поток-2» или хоть как-то касавшихся «Турецкого потока». Имея общую позицию по России, США и ЕС расходятся по вопросу об издержках общей политики, а, следовательно, о её границах. В ЕС не хотят брать на себя тяготы усиления санкций, на чём настаивает Вашингтон, и не стремятся отказываться от выгоды получения энергоресурсов из России.

Производственный капитал в Европе и без того понёс значительные потери от санкций; только в одной Италии закрылись 100 тысяч фирм, о чём сообщает партия «Италия — мать». Немецкий Институт мировой экономики уверяет — потери его страны наибольшие в ЕС. На ФРГ приходится 40 % всех потерь западных стран, а средняя убыль германского вывоза в России оценивается в 618 млн евро ежегодно. Более всего откровенны в небольшой Венгрии. Здесь потери торгового баланса за годы санкций оценили в 8 млрд евро.

ЕС невыгодно следовать за США, но опасно показать обратное. Между тем, из России «общий дом» получает и электрическую энергию. За первое полугодие 2019 года Россия на 24,7 % (до 10,9 млрд кВт*ч) увеличила её экспорт, сообщает Федеральная таможенная служба (ФТС). В Европе главные получатели: Финляндия, Литва и Норвегия. Министерство энергетики России считает возможным в дальнейшем нарастить поставки из Калининградской области в соседние страны ЕС. Эти поставки выгодны таким странам, как страны Балтии, но по команде США они могут от них отказаться. Есть угроза разрыва энергетического кольца БРЭЛЛ (Белоруссия, Россия, Эстония, Латвия и Литва).

Если Литва пойдёт на выход из соглашения, то России придётся искать новые решения, что чревато затратами и созданием нескольких колец передачи энергии. Едва ли это будет выгодно потребителям ЕС, но вопрос зависит от силы американского лобби. Впрочем, ЕС всё же даётформальное обоснование для таких действий, провозглашая не очень-то рациональный «зелёный курс».

Когда ЕС не приходится выбирать
Для Восточной Европы ставка Евросоюза на возобновляемые и безуглеродные источники может оказаться дорогой. Если она будет сделана, ЕС может попытаться уменьшить спрос на российские энергоресурсы. Борьба с углеродным следом способна ударить и по китайским товарам, имеющим такой «отпечаток». Эти подходы, продвигаемые в верхах ЕС, чрезвычайно опасны для европейской экономики. Став практикой, они могут ещё более увеличить стоимость произведённой в ЕС продукции, и ещё более ухудшить конкурентные позиции фирм на мировом рынке.

Всё это заставляет еврократию соглашаться с ростом поставок природного газа и электроэнергии из России. Но рост может вскоре достичь предела. Его определят не только политические меры. Экономика ЕС находится не в том состоянии, чтобы расти. Локомотив ЕС, сердце «зелёной зоны» (не по экологическому, а по динамическому признаку) ФРГ в 2019 году оказалась на грани технической рецессии. По итогам года ВВП Германии, по оценке Saxo Bank, должен составить 1,1 %, что откровенно мало в сравнении с 2,6 % в 2018 году.

Если 2020-й принесёт лидерам ЕС дальнейшее сокращение темпов роста ВВП и даже его самого, интерес к «зелёным» проектам резко понизится. Так уже было: в 2008—2010 годах в Европу пришёл мировой кризис. Возможно, ограничится рост спроса на газ из России, но спрос будет, и обход поставщиком проблемной Украины не станет лишним. Прекращение транзита газа через эту страну, если и случится, то явится результатом работы американских лоббистов и местной националистической элиты. Страны еврозоны, вероятно, уклонятся от потерь в результате такого развития событий, так как увеличат получение российских энергоресурсов за счёт новых маршрутов. Потери же Украины ЕС попытается использовать за счёт приватизации её предприятий и продажи земли, что пройдёт в более выгодном для покупателей режиме при прекращении газового транзита.

Евросоюз вынужден непрерывно маневрировать. Его лидеры Ангела Меркель и Эммануэль Макрон, постоянно встречаясь с Владимиром Путиным, без видимого сомнения добиваются продления санкций против России. При этом они не стремятся заменить недорогие российские энергоресурсы на более дорогие из США. Такое же двуличие европейская политическая верхушка демонстрирует и в отношении Великобритании, а британское начальство — в её отношении. Выборы в Англии укрепили позиции консервативной партии, хотя многие ожидали успеха лейбористов. Однако избиратель настроен в консервативном ключе и стремится вернуться в период благополучия страны при её независимости от ЕС. Это можно назвать националистическим настроением. Главное, что выход Англии из ЕС демонстрирует глубину противоречий в глобальном ядре капитализма при одновременном его кризисе.

Брекзит породил переток капиталов из Великобритании на континент, что не решает проблем европейской экономики, так как возможности для инвестирования остаются ограниченными. Евросоюз сам отрезал себя от процессов в Евразии, где независимо от него и Вашингтона выстраиваются связи между рынками, и создаются возможности для капиталовложений. Производственный ка-питал в Европе вообще не одобряет политику санкций против России; он инвестирует и будет инвестировать в страны, не находящиеся под влиянием еврократии, тем более, что они под неё скорее всего и не попадут. Особенно странно ожидать подобного в случае России, которую санкции Запада делают только сильнее.

ЕС не приходится выбирать исторических условий. Они складываются вовсе не так хорошо, как того хотели бы в Брюсселе или Берлине. Политика отрицательных ставок ЕЦБ, пузыри на фондовом рынке и рынке недвижимости, закредитованность населения и постоянные попытки еврократии «исправить» ситуацию антисоциальными и жёсткими экономическими мерами лишь приближают обострение европейского кризиса. И поскольку процессы крайне зарегулированы, выразит его, скорее всего, ослабление евро. Однако это ещё не гарантирует выхода экономики ЕС на путь подъёма, а самого Союза — из кризиса политики, структур и отношений с евразийскими государствами.

Преодолеет ли ЕС свой кризисный поворот, покажет время. Но упорный отказ следовать «директивам» кризисной эпохи, круто менять курс и восприятие соседей ведёт Европу отнюдь не к процветанию.