ДОБРО и ЗЛО В ПОЛИТИЧЕСКОЙ МИФОЛОГИИ ОТ АРХАИКИ К ПОСТМОДЕРНУ

Я абсолютно уверен, что нам следует перестать пользоваться понятием «зло» применительно к политике», — такое парадоксальное на первый взгляд заявление сделал известный англо-американский философ Саймон Кричли в статье «Избегать навязанного языка». Автор утверждает, что неприглядное применение в политике риторики «зла» различными политическими режимами нередко приводит к чудовищным результатам. Рональд Рейган называл Советский Союз «империей зла», Джордж Буш «нанизывал» на «ось зла» Ирак, Иран и Северную Корею. Это позволяет проще управлять людьми, играть на их страхах и при этом замалчивать истинные процессы, происходящие в мире. Так делается с целью пресечь попытки осмысления обществом сложных политических реалий, в связи с чем автор призывает отказаться от практики клеймить словом «зло» людей или какие-то события: «Если мы прекратим пользоваться заимствованным из теологии языком «добра» и «зла», мы сможем более ясно увидеть действия политических режимов и понять, что является моральным, а что — аморальным в действиях политиков».

При всей здравости приведённых Кричли соображений, призыв к политикам отказаться от применения базовых смысловых понятий, веками регулировавших социальные отношения, выглядит утопично. Добро и зло как нормативно-оценочная дихотомия вечно и вездесущно. Это вопрос выбора, который сопровождает человека на протяжении всей его жизни, и, безусловно, — главная тема в философии, этике, религии, науке, искусстве, литературе.

Согласно известному определению М. Вебера, политика означает стремление к участию во власти или к оказанию влияния на распределение власти, будь то между государствами или внутри государств. Политика, как одна из сфер человеческой деятельности, форм социальной активности, а также способов реализации общественных отношений, включает в себя моральную составляющую.

Среди примеров саркастических афоризмов, приписываемых крупным политическим деятелям различных эпох, немало «художественных шедевров». Вот некоторые из них:

«Великое искусство всякого политического деятеля не в том, чтобы плыть против течения, но обращать всякое обстоятельство в свою пользу» (Фридрих II Великий,король Пруссии, 1740—1786).
«В политике приходится делать много такого, чего не следует делать» (Теодор Рузвельт, 26-й президент США, 1901—1909).
«Не стоит начинать заниматься политикой, если у вас нет толстой кожи, как у носорога» (Франклин Рузвельт, 32-й президент США, 1933—1945).
«В детстве я хотел стать тапёром в борделе или политиком. Разница, по правде сказать, небольшая» (Гарри Трумэн, 33-й президент США, 1945—953).
«В политике, как и в грамматике, ошибка, которую совершают все, провозглашается правилом» (Андре Мальро, министр культуры Франции (1958—969).
«В политике приходится предавать свою страну или своих избирателей. Я предпочитаю второе» (Шарль де Голль, президент Франции, 1959—1969).
«Политика есть продолжение войны другими средствами» (Во Нгуен Зиап, генерал армии, министр обороны, министр внутренних дел Вьетнама, 1945—1980).
«Говорят, что политика — вторая древнейшая профессия. Но я пришёл к выводу, что у неё гораздо больше общего с первой» (Рональд Рейган, 40-й президент США (1981—1989).
«Возраст политика — 65 лет, а после этого он впадает в маразм» (Борис Ельцин, первый президент России, 1991—1999).

Ироничные оценки политики «изнутри», конечно, не лишены элементов самолюбования. Меткими высказываниями известные политики и крупные государственные деятели как будто раскрывают, в каких трудных условиях им приходится выполнять свою непростую миссию. При этом они демонстрируют трезвость взгляда и снисходительность к издержкам профессии, которую ни на что не променяют и вне которой себя не мыслят, какой бы «грязной» она ни казалась.

Истоки искусства беспощадного и одновременно виртуозного препарирования властных институтов — политической сатиры — восходят к античным временам. В Древнем Риме этот жанр получил самостоятельность благодаря творчеству Ювенала и Горация. Однако расцвет жанра относится к эпохе Просвещения, для которой характерно отрицание всевластия государства, стремление к освобождению личности от сословных ограничений, рационализм и вера в неограниченные возможности человеческого разума.

Именно в политической сатире XVIII века появились, а в XIX веке получили развитие описания злоупотреблений власти, негативных действий политиков приёмами и средствами иронии, бурлеска, гротеска, сарказма. В Англии в эпоху Просвещения сатирические произведения высмеивали борьбу политических партий тори и вигов. Великобритания и поныне гордится давней традицией политической сатиры и искусством обмена блестящими, тщательно подготовленными грубостями между политиками.

Самобытное восприятие и оценку политики представляет народный, фольклорный пласт, выраженный пословицами, поговорками, анекдотами, частушками. В них за политикой устойчиво закрепились малопривлекательные смыслы, отражающие неискренность, постоянное маневрирование, слабость моральных устоев, беспринципность, двойные стандарты, корысть, злоупотребления, произвол чиновников и т. п. Образчики фольклорного творчества свидетельствуют, что в обыденном сознании политика воспринимается как зло, ибо она грязная, лживая, аморальная, беспринципная, нечестная:

«Быть может, политика и грязное дело, но зато работа непыльная».
«В политике важны не слова, а послесловие».
«Задача политика заключается в том,чтобы идти во главе нескольких толп, направляющихся в разные стороны».
«Иные политики предлагают нам больше решений, чем у нас есть проблем».
«Настоящий политик, дойдя до развилки дорог, идёт по обеим дорогам сразу».
«Политики всегда думают о народе, но никогда не говорят, что именно».
«Честный политик — тот, кто продаётся только один раз».

Профанность светской выборной власти  (в противовес власти сакральной, наследуемой, божественной по происхождению) как раз и порождала различные формы общественной реакции на действия политиков. Обретение мандата в результате победы в процедурно оформленном соревновании, т. е. в ходе выборов, обозначало земную природу властных полномочий, полученных из рук избирателей. Таких «начальников» незазорно ругать, насмехаться над ними, отзывать их с избранных должностей, снимать в связи с утратой доверия, отрешать от власти. Нападки и  дезавуирование по тем или иным причинам светских лиц — вполне допустимое и легитимное поведение, если оно не преступает рамок закона.

И совсем недопустимо так вести себя по отношению к помазаннику Божьему. Попытки оценивать поступки и деятельность сакральной персоны мерками обычного мирянина не только в прошлом, и в наши дни многими воспринимаются болезненно.

В эпоху постмодернизма, которую принято относить к 1970-м годам, категории добра и зла в политике воспринимались иначе.

Американский литературный критик, специалист современных культурных течений Фредерик Джемисон в своей работе «Постмодернизм или логика культуры позднего капитализма» выделяет следующие черты постмодернизма:

 — стирание границ между высокой культурой и массовой;
— очарованность халтурой, китчем,культурой телесериалов и дайджеста, рекламой, шоу и второразрядными голливудскими фильмами;
— появление новых видов текстов, наполненных формами, понятиями, относящимися к культурной массовой индустрии;
— интерес к псевдолитературе — рыцарским романам, любовным историям, жизнеописаниям, кровавым мистериям и научной фантастике;
— неупорядоченное поглощение всех стилей прошлого.

Важна мысль автора о существовании так называемой обратной апокалиптичности, в которой предчувствия будущей катастрофы или спасения заместились ощущениями конца «того или этого» (конца идеологии, искусства, истории, кризиса или чего угодно). Джемисон полагает, что развитые капиталистические страны представляют собой поле лингвистической и дискурсивной разнородности без какой-либо нормы. Это подразумевает, в том числе сосуществование различных теорий, идеологий, культур, мировоззрений. В соприкосновении друг с другом они могут составлять самые причудливые гибридные формы, состоящие из разнородных сочетаний архаики, модерна, традиции, постмодерна и того, что ещё только зарождается.

Мир мифа — это мир действий и борьбы противоположных сил. В нём есть герой и антигерой, и изначально присутствует угроза существованию «наших», которую в тяжёлой борьбе устраняет Герой. Это сюжетная традиция, на которой базируется любой политический миф, создаваемый политтехнологами под конкретного политика, обязанного предстать перед избирателями в образе героя-победителя.

Отсутствие чётких идеологических границ, стилистическая разнородность и легитимизация китча делает возможным создание гибридных форм политических мифов в зависимости от конъюнктуры и биографических особенностей политиков, которые должны вписаться в мифологическое пространство и обжить его так, чтобы в них поверили потенциальные избиратели. Современный политический миф, который подаётся потребителю как «правдивая непридуманная история», тем не менее отталкивается от традиции. Он не наследуется, а создаётся под потребности конкретной политической силы и её лидера, распространяется через СМИ, издательские проекты в виде книжной продукции за авторством кандидата или комплиментарных изданий о нём. Роль устной традиции отводится слухам и сплетням, которые также являются запрограммированной частью мифологического проекта. Особенностью политического мифа является то, что помимо эмоций он опирается на разум, в его содержательном багаже используются научные или квазинаучные теории. Однако образная и психоэмоциональная сторона остаётся его важной характеристикой.

Если архаический миф — сказание, историческое повествование, плод коллективного и бессознательного народного творчества, то политический миф зиждется на реальных событиях и фактах, но одни из них преобразуются, чтобы приукрасить что-то в свою пользу, а другие — для дискредитации противника.

В российской политике тема добра и зла также периодически возникает по тому или иному поводу, хотя нынешнее руководство не склонно к мифологизации политического дискурса. Риторике В. В. Путина, скорее, свойственна рационально-прагматическая манера с ровным и весьма сдержанным эмоциональным компонентом. Российский президент избегает резких оценочных персонифицированных характеристик, публичного осуждения, оскорблений. Как лидер, давно находящийся у власти, он предпочитает использовать тактику, направленную на решение проблем и способствующую повышению доверия, для чего использует такие формы, как разъяснение, комментирование, акцентирование на положительной информации, рассеивание страхов, обнадёживание. В этом контексте тема добра и зла для президента является подспудной, недекларируемой. Редкое обращение к ней «на публике» может приобретать полушутливый характер. Так, на заседании попечительского совета Русского географического общества во время доклада академика Николая Касимова о проблемах Байкала речь зашла о поедании морских чертей морскими ангелами, которое докладчик сравнил с извечной борьбой добра и зла. «Это как раз то, чем я занимаюсь, надо будет поближе познакомиться с вашими результатами. Приходится всё время смотреть, чтобы нас никто не съел. Оглядываться по сторонам. Посмотреть, что в природе происходит, очень полезно», — заметил президент. Спонтанная шутливая реакция не означает, что Путин избегает серьёзной постановки вопроса. На заседании дискуссионного клуба Валдай, говоря о разнице России и Запада, Путин высказал мнение, что «в основе российского мировоззрения лежит представление о добре и зле, о высших силах, божественном начале, а в основе западного мышления — интерес и прагматика». «Это не значит, что мы и в такой системе отсчёта не можем или не должны искать точки соприкосновения, мы будем это делать». «Очень бы рассчитывали на то, что и наши партнёры готовы к такой работе», — добавил российский лидер.