По приходе в Киев Владимир немедля приказал всюду валить, рубить и жечь «кумиры» деревянных богов, выделив одного Перуна. Его, вернее туловище (трудно представить, что его золотую голову с серебряными усами не употребили по назначению, пустив на чеканку новых «златников» и «сребрянников»), привязав за конский хвост и таким образом ритуально обесчестив, проволокли и свергли в реку, проводив по берегу с баграми до самых порогов. Народ не слишком этому сопротивлялся, видя, что боги не могут себя защитить.
Не противились киевляне и крещению, состоявшемуся на следующий день. Явное большинство «киян» отнеслось к новой вере как к военному трофею, то есть как к благу, которым следует воспользоваться. Огромную роль сыграло и доверие к Владимиру, чей авторитет по возвращении с небывалой победой и заморской царицей вырос, наверное, кратно. Во что люди уверовали окончательно и твёрдо, так это в то, что Владимир, принимая новую веру, хочет своему народу добра.
Так началась новая жизнь: крещением смывалось противоречие между киевскими полянами и княжеской «русью». По словам, сказанным спустя несколько десятилетий митрополитом Илларионом, они выходили из днепровской купели «новым», молодым и доселе небывалым единым «народом русским», рождённым для великих свершений.
Дружина была крещена ранее остального народа, это произошло в силу её значения для государства. Христианство открыло для русского воина новые горизонты, оно облагородило и возвысило его пониманием воинской службы, которую новая религия объясняла, как один из способов личного спасения, как почётную форму служения Творцу через службу государю, от Бога поставленному устроителю и защитнику русской земли, защитнику её веры.
В душе русского воина-неофита ощущения великого счастья — исповедания его недавно обретённой истинной веры накладывались на древнюю, с языческих времён бушевавшую воинскую гордость за принадлежность к силе никем непобедимой, на древние традиции дружинной чести. Сливаясь с верой Христовой, с радостью за обновлённую, растущую и хорошеющую Родину, эти чувства облагораживались и превращались в крепчайший на свете сплав.
Уже тогда, стоя на праздничном богослужении в храме Богородицы Десятинном, русский воин мог услышать, а позднее и прочитать в «Слове о Законе и Благодати», что живёт он в особой стране, «славной во всех четырех концах земли», которой предназначена великая, счастливая и тяжкая судьба — служить идеалам «Благодати» — христианского вероучения. Хранить, утверждать и защищать их на земле во имя торжества Божьей правды — судьба родной земли и их судьба.
Перед русским воином раскрыла исполненные тысячелетней мудростью страницы великая «Книга книг», объясняющая, что отныне ему надлежит сочетать в себе привычную «львиную» храбрость на поле боя со смирением «агнца» среди единоверцев, проявлять милосердие к поверженному врагу, укрепляя и ранее бывшие в нём положительные качества понятием «греха», «страхом Божиим». Вводя понятие воинского долга и объясняя его сущность, христианство требовало и посильного самосовершенствования, овладения основами религиозной догматики, считая греховным для крещёного человека дальнейшее пребывание в религиозном невежестве.
Вместе с Церковью и государство стало рассматривать получение знаний (в первую очередь, религиозных) как основу для «изменения сознания» (метанойя — греч.). Недаром, начав сразу же после крещения повсеместное строительство церквей по городам, Владимир Святославич собирал у «нарочитой чади детей на ученье книжное». Заканчивая рассказ о крещении Руси и воздав хвалу Спасителю за милость к ней, летописец отмечает, что «каган наш», закончив с главным делом своей жизни и оглядевшись вокруг, вновь нахмурил брови. «Ре(че) Володимеръ: се не добро, еже мало городовъ около Киева, и нача ставити городы по Десне и по Востри, и по Трубежеви, и по Суле, и по Стугне. Поча нарубати муже лучшие от Словень и от Кривечь, и от Чюди, и от Вятичь и от (в)сехь насели грады,— бе бо рать от Печенегъ…»
По сути, летописная статья за 988 год (в действительности — за 989) заканчивается принятием важнейшего государственного решения о начале строительства южных оборонительных рубежей. «Обычные» печенежские грабежи в порогах целых десять лет как усугубились деятельностью Варяжко — воеводы Ярополка, мстящего Владимиру за своего господина. С этим пришло время покончить, но конницы для наступательных действий не хватало, и молодая Русь, «в бореньях силы напрягая», строит крепости и участки деревоземляных стен между ними по притокам Днепра одновременно с городскими храмами. Такое временное совпадение отнюдь не случайно: выбор веры есть выбор цивилизации. Выбрав форму своего «самостоянья» (выражение А.С.Пушкина) как державы, Русь обособилась и от Запада, и от Востока. Выбрав православный Рим в качестве не столько союзника, но и духовного наставника (цивилизационную «матрицу»), Русь получала себе и «цивилизационных» врагов.
Время показало правоту Владимира. Через считанные годы спорадические печенежские наезды вдруг резко превратились в «брань велику бес перестани». В 991 году он закладывает крупный узел обороны к юго-западу от Киева на реке Ирпень — Белгород с очевидными целями: усилить оборону тыловой, только что построенной, самой короткой из укреплённых линий на пути вторжений печенегов, между Ирпенью и Днепром, а в случае её прорыва — создать угрозу противнику, осаждающему столицу. Через год князь с войском идёт к хорватам и, возвращаясь с запада усиленный «рекрутами» — «воинами хорватскими», встречает печенегов, разоряющих Левобережье (на «оной стороне»). Противостояние на берегах Трубежа закончилось эпическим испытанием силы юноши «кожемяки» и его победой в поединке с печенежским великаном, предрешившей разгром противника. Но до конечной победы было далеко. Война эта, как известно, шла с переменным успехом, кочевая стихия, в который раз затопляя берега Днепра, вызвала массовый отток земледельцев в леса и дальше на северо-восток, в залесскую «суженную даль» Ополья.