КОНВЕРГЕНЦИЯ СИСТЕМ И НОВАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

— Александр Иванович, как можно назвать экономическую систему, к которой переходит мир? Это всё ещё капитализм, несмотря на то, что вмешательство государств в экономические процессы возрастает, как и роль регуляторных органов?
— Наше сознание склонно давать контрастные оценки. Однако жизнь эволюционирует не в чёрно-белом формате. Только при очень абстрактных допущениях можно называть большинство национальных систем термином «капитализм», как и выводить сам капитализм из одной базовой характеристики — господства рынка с минимумом государственного вмешательства в экономику. Этого давно нет. Ещё на рубеже XIX—XX веков наступила эпоха государственно-монополистического капитализма и империализма. Более уместно говорить о формах социального устройства, которые вызвала к жизни индустриализация того времени, основанная на внедрении решений четвёртого технологического уклада. А также — о сложных симбиозах рыночных и плановых регуляторов социально-экономической динамики в ХХ веке на фоне увеличения в семь раз мирового населения и всеобъемлющей, беспощадной, вплоть до мировых войн конкуренции за ограниченные ресурсы, прежде всего — продовольствия и топлива.

Считать ли «капитализмом» политику, проводимую в 1930‑е годы в Германии, Японии, Италии, США, Великобритании, основных великих державах того времени? Не всё однозначно и с СССР, где в ожесточённой политической борьбе схлестнулись группы, олицетворявшие разные концепции самого социализма. Но то, что можно назвать общим, — все эти державы проводили индустриализацию, и роль государства в этом была решающей.

Смешанные социально-экономические системы стали множиться после Второй мировой войны и особенно с началом массовой деколонизации «третьего мира», когда возникли персонализированные «социализмы» от Ганди, Тито и Кастро до Мао и Каддафи. Сегодня на поисках социального идеала будущего стоит печать стремительно проникающего в повседневность и структуру мировой экономики нового технологического уклада.

Он уже в ближайшие годы займёт существенную долю в мировом ВВП, порядка 15 %. Но дело не только в доле. Новые технологии меняют устройство, институты экономики и социума. Достаточно вспомнить, какой масштаб социального цунами пронёсся в ХХ веке в России, учесть, что не менее основательными были перемены в Китае, Индии, Турции, Мексике, Германии, США Японии или Австро-Венгрии, чтобы всерьёз отнестись к наступающей фазе эволюции.

Как назвать появляющиеся новые системы — вопрос не первой степени важности. Этикеток, в отличие от сущностей, будет много. Важно иметь в виду, что в потоке новаций будет много хайпа, забвения прошлого, мимикрии, и что сущности социальных систем могут оказаться обескураживающими.

— Почему крупнейшие корпорации сами готовы отказаться от максимизации прибыли? И готовы ли на самом деле?
— Максимизация прибыли — миф, который до сих пор популярен в России. Важнее — расширенное воспроизводство, сохранение компании, желательно, с экспансией. А ради сохранения компании можно пойти и на убытки. Прибыль — не самоцель, в лучшем случае — цель-средство, индикатор соотношения доходов и расходов. Но когда она превращается в идола, то распускаются цветы зла.

Современный вызов для ключевых мировых игроков в том, чтобы перейти к новой системе координат, неутратив преимуществ прежней. У каждого преимущества свои. Но соотношение сил меняется и в демографии, и в экономике, и в военной силе, и в гуманитарной сфере, а главное — в технологическом базисе, включая технологии управления. Меняется осознание преимуществ и минусов глобализации, а ещё больше — возможностей цифровизации. Подобно тому, как тяжёлая индустрия провоцировала строительство тяжёлых вооружений, также и быстро растущая цифровая индустрия создаёт новые соблазны для попыток управления
социумом.

— По мнению Клауса Шваба, частные корпорации в качестве доверенных управляющих (trustees) действуют в интересах общества, и это наилучший ответ на социальные и экологические проблемы современности. Уступят ли государства место социально ответственным ТНК?
— Шваб фиксирует практику и тенденции. Ни одна частная корпорация не отвечает за базовые задачи поддержки общества, которые всегда являлись государственными.

Пенсии — чья ответственность? Изначально — пенсионных фондов. Но в случае банкротства пенсионных фондов, кто будет компенсировать пенсии? Гарантировать их существование? Или кто будет определять правила использования фондами средств вкладчиков?

Роль государства в том или ином секторе или функционале — плавающая субстанция. Есть моменты, когда его социальные функции увеличиваются по объёму, когда оно выполняет роль собственника, регулятора, законодателя, контролёра. И не во всех обществах эти функции более-менее отлажены.

Например, возникла ковидная угроза. Какая кор порация могла бы взять на себя ответственность за выделение населению и бизнесу многих процентов ВВП?

— Что станет с национальными валютами: произойдёт ли замена этих валют криптовалютами корпораций?
— Валюты — прерогатива центральных банков. Конечно, центральные банки ведущих государств формально независимы, однако они действуют в поле государств и учитывают свои международные обязательства.

В отношении криптовалют многое зависит от позиции центральных банков. Ведь они могут молниеносно запретить движение крипты, и репрессивный аппарат эту задачу выполнит. Так, 2—3 года назад во многих странах на её движение стали накладываться серьёзные ограничения, а в 2020‑м начались обратные процессы.

Вопрос заключается в сохранении контроля и готовности банковской системы к работе с этими инстру-ментами. Перед ЦБ стоит задача определить, какую степень разнообразия финансовых инструментов можно позволить, исходя из понимания им приоритетов макроэкономической и иной политик. Параллельно вращается множество деривативов, и их объём в ряде стран кратно превышает объём денежной массы. И они тоже возникли на основе регуляторики, определявшей не всегда ясно и определённо, сколько можно создать производных инструментов на фиатных ресурсах и залогах.

— Поделитесь, пожалуйста, впечатлениями от недавней онлайн-встречи участников Давосского форума.
— Давосский форум создан для обмена мнениями и координации намерений. То, что обсуждалось, является малой и разговорной частью айсберга. Главная часть — это аналитика рисков, проектировок, предсказание тенденций. Самый популярный сегодня инструмент Давоса — карты глобальной трансформации (помимо рейтингов рисков и конкурентоспособности). Они наполовину поменялись за прошедший год. Задан очень быстрый темп для осознания обстановки и принятия решений.

— Будет ли правильным утверждение, что Римский клуб идейно растворился в ВЭФ?
— Давос — всё-таки больше бизнес- и политически ориентированная структура, а повестка Римского клуба — скорее, интегральная, со смещением в сторону осмысления вопросов экологии, баланса критически важных ресурсов на планете, стратегического целеполагания. Но ни о каком растворении речь не идёт. Римский клуб, основанный в 1968 году, был и остаётся одной из наиболее влиятельных международных общественно-научных организаций, занимающихся осмыслением глобальных проблем современности и перспектив развития человечества.

— Является ли переезд Давосского форума в Сингапупризнанием возрастающей роли азиатских рынков?
— Тихоокеанская экономическая зона превращается в эпицентр мировой экономики. Но это не переезд, а проекция форума на Сингапур. По многим позициям это государство занимает первые места в рейтингах Давоса: и по трудоспособности, и по цифровизации, и по заботе об экологии, социуме и т. д.