МИХАИЛ ДРАГОМИРОВ. ЧЕМУ ОН НАС УЧИЛ, ДА НЕ ДОУЧИЛ

Дата: 
01 ноября 2019
Журнал №: 

Однажды генерал Драгомиров для проверки знаний и смекалки своих подчинённых вызвал ротного командира и поставил ему учебную задачу: ≪У вас, милостивый государь, неполная рота раненых бойцов, зарядов осталось по три на ружьё. Вас прижали к болоту, справа противник собрал батальон с пулемётами, слева — эскадрон с конной артиллерией, прямо за версту разворачивается батарея на шрапнельный залп. Отдайте команду своим солдатам…≫. Рота, слушай мою команду: шапки наголо, на молитву становись! — скомандовал поручик. По достоинству оценил Драгомиров этот единственно возможный ответ. Сдаваться в плен в армии Александра Миротворца было не принято. О русском генерале Михаиле Ивановиче Драгомирове — в материале кандидата исторических наук, члена Союза журналистов Москвы Сергея Солодовника специально для МР.

Текст: Сергей Солодовник

Михаил Иванович Драгомиров за весь XIX век был самым публикуемым русским генералом, причём не только в профессиональной области, но и в литературной. Однако после его смерти и до падения самодержавия его труды в полном объёме не были изданы. В советское время перепечатки касались лишь военных трудов, да и то в крайне сжатом и отредактированном виде. И сегодня ни один издатель также не озаботился напечатать литературное и военное наследие генерала, хотя ограничений ни царской, ни большевицкой цензуры не наблюдается. Объяснение тому, конечно же, есть, но назвать его — не значит открыть истину.

Есть одна версия
Михаил Иванович часто публиковался в журнале «Разведчик». Это издание не было офи циальным органом военного министерства, его правильней было бы отнести к свободной дискуссионной площадке для выражения мнений неортодоксального характера — как по военным вопросам, так и по проблемам развития общества. Имел журнал и литературный раздел.

В год смерти Драгомирова в журнале была опубликована одна из его последних работ, в которой звучали такие неполиткорректные строки: «Никто, как жид, не способен ограбить человека или даже целый народ с таким высоким искусством, что ограбленные ему же за это кланяются в ноги»  («Разведчик», № 761 за 1905 год). Старый генерал итожит в воображаемом диалоге с представителем обсуждаемого народа: «Я первый высоко ставлю волю вашу (т. е. евреев) и ум, но этики вашей поставить не могу даже и невысоко: она, скажу прямо, человеконенавистническая».

Вспомним, что год этих публикаций совпал с фактической отменой цензуры в Российской империи, а также с введением парламентаризма и широкими восстаниями в деревнях, в Москве и других крупных городах. Покойного генерала можно было легко выставить духовным организатором еврейских погромов периода Первой русской революции как в прессе, так и в «передовых» салонах. Однако кто-то принял решение не открывать полемики, а попросту замолчать автора. Навсегда.

Имеется и другая версия
Михаил Иванович публиковал заметки, касающиеся воззрений графа Толстого на военное дело при написании им «Войны и мира». И происходило это, как сказали бы ныне, он-лайн: по мере выхода отдельных глав романа-эпопеи в одном журнале, в другом публиковались «разборы» Драгомирова. И никто не знал, что напишет Толстой далее.

«Теоретические воззрения, принадлежащие собственно автору, носят на себе отпечаток односторонности, составляющей последствие сильной стороны его таланта, т. е. способности живописать отдельные явления» — умозаключал Драгомиров. Или, простыми словами, он высказывал классику: пиши мирные или батальные полотна, но аналитик из тебя неважный. Путаник ты, Лев Николаевич.

Спорит Михаил Иванович и с навязываемым упёртым пацифизмом утверждением:

«Война — событие, противное человеческому разуму и всей человеческой природе». Ответ генерала прост: «Война есть дело, противное не всей человеческой природе, а только одной стороне этой природы, — именно человеческому инстинкту самосохранения». Драгомиров против того, чтобы низводить человека на уровень инстинкта животного, поскольку «в порядочном человеке и в порядочном народе он подчиняется чувству личного достоинства, которое находит опору в чувстве самоотвержения, отваге, упорстве».

Другой навязчивый тезис графа Толстого, что «старшие начальники в бою ничего не делают», язвительно и последовательно уничтожает Драгомиров. Причём делает это не на основе личного опыта, которого не занимать, и, не привлекая военную науку, о которой читатель имеет право ничего не знать. Разгром умствований Толстого проведён Драгомировым на самом материале романа и цитат из него.

«1) То, что оба главнокомандующие одни предложения принимают и делают соответствующие распоряжения к их исполнению, а другие отвергают — не есть, по его мнению, управление.
2) То, что они руководят нравственным настроением войск, тоже не есть управление.
3) То, что частные начальники, получив назначение от тих же старших начальников, достигают этого назначения по своему усмотрению, в зависимости от беспрерывно меняющейся боевой обстановки, не ожидая дальнейших приказаний от Даву, Неев, Мюратов, показывает, что эти последние в бою ничего, или почти ничего не значат».

А всё потому, что Толстой-художник на несколько голов выше Толстого-философа, морализатора и проповедника.

Моя вторая версия причин замалчивания Драгомирова после смерти состоит в том, что он осмелился пойти против мейнстрима своей эпохи. И сейчас Лев Николаевич — неприкасаемый гений, а романы его суть драгоценный сосуд отечественной классики. Представим себе, что в школьных учебниках литературы появятся хотя бы несколько мыслей из «Разбора» Драгомирова…

Третья версия общего характера
Третья версия состоит в том, что в XIX веке в общественном сознании сформировался некий мейнстрим модного направления мыслей. Привычно стало ниспровергать устои, а вот выступать консерватором и охранителем — ни-ни. Посему крайне немодно было цитировать Пушкина «Клеветникам России», но проявлением передовых взглядов считалась ссылка на «Прощай, немытая Россия» Лермонтова.

Драгомиров по своим военным и литературным трудам всегда твёрдо стоял в немногочисленных рядах охранителей Отечества, что лишь усиливало мощь его критики в адрес доктринёров, бюрократов и бездарей. Кстати, тема продолжает оставаться крайне актуальной и для современной России. За путинскую двадцатилетку не было создано и внедрено ни одного «модного» устойчивого течения мысли или вида искусства «охранительного» толка. Главной темой продолжает быть критика режима, страны, народа и нашей истории. Такое положение вещей генерал Драгомиров считал опасным для судеб Родины в неменьшей степени, чем пораженческие настроения в армии. Всю жизнь всеми литературными трудами он стремился сделать модным военно-патриотическое воспитание народа, и прежде всего, думающей молодёжи. Наверняка в трудах Драгомирова найдётся немало полезного и для современного поколения на тему осмысленной любви к Отечеству.

Вот их и не публикуют до сего дня, только всё по тактике да по тактике.

Кстати, о тактике
Если спросить выпускников Академии имени Фрунзе, кто такой Драгомиров, то первым прозвучит ответ: так он ведь тот самый автор устава, который переделывали последние сто лет, но до сих пор мы служим практически по нему. И устав его лучший. Действительно, попытки изменений вели только к искажениям и извращениям смысла службы.

Назывался этот документ так: Устав полевой службы и наставление для действия в бою отрядов из всех родов оружия. А высочайше утверждён он был в апреле 1904 года. Когда читаешь главы его, такие как «отдых и его охранение», «походное движение и его охранение», вспоминаются крайне частые фразы из мемуаров участников наших войн с Японией, Финляндией и дважды с Германией. Что-то вроде такого: как «мы расположились на ужин после трудного дневного перехода, и вдруг внезапно нас атаковал противник». И уже поздно было для большинства сослуживцев мемуариста читать «Учебник тактики» Драгомирова, на основе которого и был составлен Тот Самый Устав.

Учебник этот настолько точен и эвристичен, что впервые в военной истории был использован в качестве источника мыслей для военно-морского флота. Пользовался сухопутным учебником по тактике один из самых ярких флотоводцев нашей истории — Степан Осипович Макаров, человек самостоятельный и авторитетам не кланявшийся. В своих «Рассуждениях по вопросам морской тактики» адмирал разбирал действия броненосных эскадр и миноносных отрядов, доказывая необходимость проверенного взаимодействия в походе и в бою. А вдохновение черпал в полевой школе сухопутных офицеров и детальном внимании Драгомирова к уяснению каждым солдатом своего манёвра.

Драгомиров — ретроград?
Самый частый эпитет, которым Михаила Ивановича награждали ещё при жизни, был: ретроград или ревнитель старины. Под стариной подразумевалось суворовское — «пуля дура, штык молодец», что приписывалось Драгомирову. Эпитафией генералу послужила статья из Брокгауза и Ефрона, где итог его жизни подводился таким образом: «Штыковой удар всё менее находит себе место, и всё более возрастает могущественное значение огня». Нашему Брокгаузу вторит Британская энциклопедия от 1929 года: «Многие полагают, что идеи Суворова, которые он развивал до теоретической крайности, недостижимы на практике».

А теперь от мнений и оценок обратимся к реальности, в которой служил и командовал Драгомиров. Армия после реформ Милютина оказалась на скуднейшем финансовом пайке. Совпало всё: и замена рекрутчины всеобщей воинской повинностью, и постоянный переход от одних систем  огнестрельного оружия и пушек к новым образцам, и постоянный дефицит патронов в мирное время. В сухом остатке, командир для обучения солдат стрельбе в мирное время располагал от 6 до 10 патронов на бойца, и то часть из них была холостыми. Никогда ранее и никогда позже русский солдат не отстреливал в год столь ничтожное число выстрелов. При этом финансовый прогноз на использовались ещё в Русско-японскую войну, казались страшно эффективным оружием, но они не смогли оказать никакого влияния на морские сражения. А вот новинка Русско-турецкой войны,

стационарные и шестовые мины, трансформировались в средство поражения броненосцев. Новинка Первой мировой войны, бомбардировщики и танки, годились лишь для ограниченных целей и в области подавления психики противника. Однако эти же средства стали применяться для достижения стратегических целей во Вторую мировую.

Наверное, если бы финансы России в десятилетие перед Первой мировой войной расходовались бы на проверенную артиллерию, пулемёты и патроны для винтовок, то и не было бы снарядного голода 1915 года, и страшного отступления, и массового плена русских частей. Вместо этого Россия тратилась на самолёты с французскими моторами, на линкоры Балтфлота, простоявшие всю войну у стенки, и на неприступные крепости на западной границе. Самая неприступная из них, Новогеоргиевск,  пала на четвёртый(!) день осады.

Вспомним о надеждах на сверхоружие у советских военных специалистов и командиров перед Второй мировой. Тут была и крайне затратная возня с универсальным орудием, и попытки разработать динамо-реактивные системы, и плавающие танки, и сверхбыстрые глиссеры, которые просто не могли возить никакой боезапас. В результате РККА к июню 1941-го могла твёрдо рассчитывать на винтовку Мосина, трёхдюймовку и «Максим» Первой мировой. Уже в ходе войны путём героических усилий было налажено массовое производство ранее разработанной пушки Грабина, про которую Сталин сказал, что «она спасла Россию».

«Вундервафли», как это явление называют в романах про пападанцев из будущего, без обученных солдат не спасают страну. Этот урок Драгомирова нам ещё предстоит доучить.

Дополнительный материал: 

О стратегии с запасом на 14 лет
Главный провидческий план по будущей стратегии России в грядущей европейской войне Драгомиров дал на склоне жизни. Причиной послужило очередное расписание войск на предполагаемом западном театре войны, которое составил военный министр Куропаткин в 1900 году. Это было уже 18-е по счёту расписание, после того как военное руководство империи осознало неизбежность войны с Германией и Австро-Венгрией одновременно. Разница между этими планами заключалась в балансе между числом батальонов против Вильгельма и против Франца-Иосифа, но в каждом случае не достигался решающий перевес ни в силах, ни в наступательной стратегии.

Куропаткин попросил Драгомирова высказаться по существу плана. Вердикт старого генерала был таков. Главный удар надо было нанести по Германии, как по более опасному врагу. Никаких попыток взять Кёнигсберг и захватить болота Восточной Пруссии не допускать. Удар нанести из Варшавского округа, собрав в кратчайшие сроки все части и артиллерию и, не дожидаясь мобилизации. Цель удара —Берлин. Конечно же, как с грустью отмечает Керсновский, записка Драгомирова на плане так и не отразилась.

Решение Михаила Ивановича понятно. Возможно, это оно давало России вместе с Антантой шанс на решительную победу. Попытаемся восстановить вопросы, которые перед собой ставил Драгомиров, чтобы понять ответ, к которому он пришёл.

Вопрос первый: есть ли шансы у Германии взять Париж до окончания мобилизации русской армии? Ответ был очевиден для современников: да и весьма большие.

Вопрос второй: готова ли Россия победоносно бороться с Германией и Австро-Венгрией один на один после капитуляции французов? Хотя бывший подчинённый Михаила Ивановича, тогдашний военный министр Сухомлинов, рапортовал государю, что армия готова, но ещё за 14 лет до Первой мировой войны всем адекватным аналитикам было очевидно —разгромить две срединные империи в одиночку мы не сможем.

Вопрос третий: а если русские победят австрийцев за месяц и дойдут до Карпат (максимальная задача с учётом логистики), то выстоим ли мы в одиночку против последующего немецкого «штурма и натиска»? Ответ также был очевиден: с учётом потерь в ходе вероятной победы над частью австрийской армии, увязывания в Карпатах и ограничений по тогдашней мобильности русской армии, немцы в течение месяца берут Петербург. До поздней осени уж точно.

Вопрос четвёртый: готова ли Россия к затяжной войне? Ответ был понятен Драгомирову по всему служебному опыту: патроны и снаряды скоро будут отвешиваться поштучно, подрядчики и снабженцы будут богатеть на войне, кадровый офицерский корпус примет удар на себя и через полгода будет выбит. А офицеров запаса нет и не будет! Дальше — русский бунт, осмысленный ненавистью к войне и беспощадный к империи.

Вишенка на торте — пятый вопрос: при первоначальных решительных успехах Германии против французов какие новые противники ожидаются против русской армии в Европе? Ответ прост: шведы направят удар вместе с непокорными финнами на Петербург, южный наш фланг прогнётся под ударами турок, румын и болгар, итальянский флот войдёт в Чёрное море с десантом. И никакие гарантии британцев не помогут: взятие Парижа нивелирует любые возмущения и протесты со стороны Лондона.

Своим стратегическим планом Драгомиров без объяснений дал ответ на все эти вопросы. Авантюра, запредельный риск — да, без сомнений. Но только такое безрассудство оставляло империи шанс на победу. А война на два фронта с затянутой мобилизацией, с планом отсидеться в крепостях, с ожиданием спуска на воду новейших линкоров, по мнению Драгомирова, была обречена и несла с собой гибель и армии, и страны. История, к сожалению, подтвердила прогноз Михаила Ивановича Драгомирова и одновременно сертифицировала его талант стратега и провидца.