МЫ БЫЛИ ПЕРВЫМИ, НА КОМ ОТРАБАТЫВАЛИСЬ КОСМИЧЕСКИЕ ТЕХНОЛОГИИ

Дата: 
27 мая 2021
Журнал №: 
Рубрика: 

Прежде чем шагнуть за пределы земной атмосферы, необходимо было понять, с чем могут столкнуться космические первопроходцы в пространстве Вселенной. Наш рассказ об одном из бесстрашных людей, на плечи которых легли нелёгкие испытания ради познания возможностей человека в экстремальных условиях, — Герое России Сергее Нефёдове.

Текст: Дмитрий Сурмило
Фото из личного архива Сергея Нефёдова

Сергей Иванович, Вы помните, как «заболели» небом?
— Это было 60 лет назад, когда Юрий Алексеевич совершил легендарный полёт в космос. Событие было настолько значимым, что личную сопричастность к нему чувствовал каждый — будь то шахтёр, учёный, колхозник, студент… Даже для нас, школьников, случившееся было предметом особой гордости за страну, за весь советский народ. Прорыв человека в космическое пространство напрямую повлиял на меня — я выбрал небо.

Отправился в военкомат, на первой комиссии после осмотра мне сказали: «Парень ты замечательный, однако в авиацию тебя не берём». Виной тому — искривлённая из-за занятий боксом носовая перегородка, что для боксёра — обычное явление. Но я не сдался. Сделал операцию, после которой смог пройти все комиссии и по направлению попал в авиационную школу.

Приезжаем с ребятами в Армавирское лётное училище, и вдруг нам объявляют: «Те, кто без налёта часов, едут в Ставропольское штурманское училище. Остальные — на пилотское в Армавире». Воспринял это как ещё один удар. Решил завалить экзамены, чтобы не отправляли в Ставрополь. Я был направлен в 50-ю авиационную школу ПрикВО, которую окончил с отличием, куда приехала секретная комиссия из Москвы. Оказалось, что она имела цель отбора кандидатов на космическое направление. Из большого числа ребят взяли 25 человек. Я оказался в числе счастливчиков.

Думал, что больше комиссий не будет, но в Москве начался ещё более строгий отбор. В итоге осталось 13—14 человек. Нам предстояло исследовать возможности не только боевой высотной авиации, но и выживания человека в космосе, в частности, в условиях невесомости. Мне удалось пройти почти весь цикл испытаний.

Кто был первым испытателем, предварившим полёт Юрия Гагарина?
— Мой тёзка Сергей Нефёдов и Валентин Подвигин, которые в 1961 году предварительно «проиграли» полёт Юрия Алексеевича на Земле. Сергей Павлович являлся штатным испытателем Института авиационной и космической медицины и наземным дублёром космонавта № 1, которого знал с 1960 года. Его рост и вес были точно такими же, как у Гагарина, поэтому именно с него снимали мерки для изготовления скафандра.

С декабря 1960 по ноябрь 1962 года Нефёдов занимался испытательной работой, перенося перегрузки, аналогичные входу космического корабля в атмосферу Земли баллистическим спуском, а также отрабатывал ситуации взрывной декомпрессии.

В начале 1961 года он участвовал в важнейшем эксперименте: более 10 суток провёл в барокамере (в макете корабля «Восток» — ред.) в условиях, максимально приближенных к орбитальному полёту.

Перед самим полётом Гагарина провёл 28 суток на борту корабля.

Насколько мне известно, он также испытывал высотно-компенсирующие костюмы.

Всего за время службы прошёл около 150 испытаний, из которых более двадцати носили характер особо опасных.

Они были нацелены на длительное пребывание в космосе?
— Речь не только об орбитальных полётах. Ты находишься в космическом пространстве, в невесомости, а дальше всё зависит от задач. Облёт вокруг Луны — одно. Полёт на Марс и вокруг Марса — другое. Посещение Марса — третье. И нужно научиться жить-выживать без потери физиологических функций. Например, чтобы выйти в космос, требуется преодолеть земное тяготение. В силу определённых физических величин, ракета набирает скорость в 8 км/с, чтобы выйти на орбиту. Пока она доходит до этого состояния, работают все ступени…

Если не ошибаюсь, это первая космическая скорость?
— Позволю себе некий экскурс для ваших читателей: при первой космической скорости вы становитесь спутником Земли — на Землю не падаете, но и от неё не уходите, будет удерживать равновесие. Если достигнете второй космической скорости (около 14 км/с), сможете удалиться от Земли, вращаться вокруг Луны, но не покинете межпланетное пространство. Солнце удержит своим притяжением. И лишь когда разовьёте третью космическую скорость (больше 16 км/с), поборите и силу притяжения Солнца.

Нам предстояло исследовать человеческие возможности преодоления этих перегрузок. Как и на самолёте они бывают разной направленности: грудь–спина, спина–грудь, боковые, голова–таз, таз–голова. Всё это связано с жидкостью. В одном случае кровь приливает к голове, в другом — от головы отливает. Человек может потерять сознание, что приводит к катастрофе.

Когда уходишь с орбиты, возникает обратное ускорение, и при входе корабля в атмосферу тоже растут перегрузки. В этом случае человек может находиться несколько часов в космосе, как первые космонавты, или — месяц, два, три, полгода, год. Вернёшься — не вернёшься… А ещё не исключён нештатно-баллистический спуск, где перегрузки достигают больших величин.

Космонавты проходят интеллектуальный и физиологический отбор. Обязательный этап — испытание на двух зачётных перегрузках: восьмикратной и десятикратной. Справился — зачислен в отряд подготовки.

Но перед наукой стоит другая задача: экстремальные проверки на переносимость. Например, необходимо было выяснить, сколько выдержит организм с перегрузкой грудь–спина.

Я работал с перегрузками — это огромный цикл. За пультом управления — главный врач, рядом с ним главный инженер, который несёт ответственность за перегрузки центрифуги. Он не имеет права вмешиваться, только выполняет команды. Радиодиалог идёт через определённую систему сигналов, так как разговаривать невозможно. Мы последовательно искали эту величину. Инженер доводил до 8-кратной перегрузки, я выдерживал 17 минут. При 10-кратной перегрузке вместо 20 секунд отработал 7 минут.

Ваше личное достижение — 3 минуты при 12-кратной силе тяжести (12 g — ред.)…
— Точнее, около 3-х минут — 2:40 или 2:45. Я как-то сказал ребятам, что 10-кратную сделаю в 10 минут. Кто-то доложил об этом врачу Евгению Борисовичу Шульженко (врач, руководитель испытаний — ред.), он не разрешил рисковать. Мы с ним хотели написать книгу: я — описать состояние испытателя, он — состояние науки, врачей, которые занимались определённым видом деятельности. О врачах мало кто писал. Помню, когда я отработал те самые 17 минут при 8-кратной перегрузке и 7 минут при 10-кратной, бригада была в полуобморочном состоянии. Тут вопрос доверия. Мы свято верили врачам, а они верили в нас.

В одном из источников, когда смотрел информацию о средствах системы аварийного спасения, прочитал, что капсулу с космонавтом выстрелили с 21 g. И такая перегрузка была перенесена с временной остановкой сердца. Такое возможно?
— Возможно. Есть спринтерская дистанция, есть стайерская. Что тяжелее, сказать трудно. Зависит от обстоятельств. На спринтерской дистанции с определённым градиентом роста перегрузки реально выскочить на 17, 18, 20 g. Это один тип испытаний, психологически тяжёлый. Но стайерские дистанции всегда тяжелее. Тут нужна не только мотивация, но и заточенность, и распределение сил, и умение работать.

А также, наверное, контроль собственных ощущений…
— Совершенно верно. Как только теряешь контроль — всё...

В этот момент было изменённое сознание?
— Да. Представьте ситуацию: работаешь на 12-кратной перегрузке, весишь одну тонну. Врачу постоянно докладывают о твоих показателях. Ты на кресле в центрифуге, и ощущение, что у тебя остались только глаза, мозг, ноги, бёдра, брюшной пресс, руки. Если понимаешь, что теряешь сознание, можно отпустить тангенту, которая у тебя в руке. Тогда эксперимент автоматически остановится.

Ещё идёт и психофизиологический контроль. Дело в том, что есть определённые параметры, так называемые светящиеся точки, которые ты гасишь. Перестал их гасить, команда сразу это увидит. Значит, зрение твоё уходит, но ты ещё функционируешь. А в какой-то момент ты уже уходишь в запредельные величины, которые описать невозможно.

Иногда думаю, насколько безграничны человеческие возможности…

Вы знаете величину параметра или нет?
— Безусловно. Я на неё иду. Например, когда мы искали пороги комфортного выхода на перегрузку, то управление вообще было в руках экспериментатора. Но один маленький нюанс. Предположим, ты вышел на какой-то период времени и ещё не знаешь, троечка это или четвёрочка (величина перегрузки, g — ред). Но у тебя есть возможность сосредоточиться, восстановить дыхание, и ты испытываешь комфортное состояние. Хотя, понимаю, звучит смешно...

Что-то из области непознанного… Но состояние не негативное?
— Адаптивное. И уйти назад у тебя возможности нет. Нет такого, чтобы ты тормозил. И вот тогда попадаешь в непонятное пространство, у тебя есть мозг, глаза, какое-то периферическое управление. Потом начинаешь видеть уходящий от тебя конус, меняется цветовая гамма. Она космическая: тёмная, лиловая, жёлтая. И вдруг возникает потрясающая ситуация. Ты вступаешь в контакт с кемто, с чем-то невидимым. Но он — не кто-то другой, а ты сам… Только растворённый…

Тонкое тело…
— Совершенно верно! С одной стороны, ты весь раздавленный, с другой — невесомый, вообще не имеющий веса. И этот странный контакт заставляет тебя не просто думать, а концентрироваться и продолжать работу. Он вроде бы тебе говорит, что ты можешь ещё. И раз ты контактируешь, значит, у тебя есть внутренние возможности, скрытые в обычной жизни. Всё это позволяло сделать определённые выводы для освоения космоса. Но описывать это в то время было очень рискованно.

У других коллег возникало что-то подобное?
— Люди по-разному рассказывают о своих ощущениях. Но за огромнейшее количество вращений я лишь один раз бросил тангенту, и то не по своей воле. Делали обычное вращение по направлению голова-таз, нужно было посмотреть, как у меня меняется газообразное состояние лёгких на перегрузках до 5, 6, 7 g. Для этого было всё очень просто сделано: специальная коробка, воздухозаборник, загубник, маска. Электронные клапаны в определённый момент открываются с щелчком, в каждый по очереди попадает воздух, и ты дышишь.

И вот я работаю, растёт нагрузка, дыхание затрудняется. Слышу щелчок, но дышать не получается. Подаю сигнал. Но он не установлен, наблюдатели не понимают, что хочу сказать. Мне становится плохо, и на перегрузке у меня рука тянется к маске, чтобы её сорвать. Это удаётся, однако сознание уходит… Переполох, открываются двери… Оказалось, инженеры не подумали, что когда кабина перевернётся, вся плоскость коробки попадёт в вектор перегрузки, и электрический сигнал не позволит открыть клапан. Это был именно тот, единственный случай.

У тех, кто интересуется перспективными направлениями освоения космоса, на слуху широко освещавшийся международный проект «Марс-500». Насколько мне известно, более полувека назад похожий проект уже был реализован нашими испытателями?
— Он проводился Роскосмосом совместно с Европейским космическим агентством в 2010—2011 годах. Шесть добровольцев находились в замкнутом комплексе 520 суток. Условия максимально приближены к реальному полёту на Марс с возвращением на Землю.

В 1967 году в ходе эксперимента «Земной звездолёт» Герман Мановцев, Андрей Божко и Борис Улыбышев год жили в условиях звездолёта. Масса ограничений по воде, воздуху, биосфере, взаимоотношениям. На специально обустроенной зелёной галерее они выращивали растения, которые употребляли в пищу, то есть был создан замкнутый биологический цикл.

Да, некоторые вещи сегодня повторяются. Наблюдая за этим, старая гвардия только улыбается. Вот как-то прочитал в социальных сетях: «Мы сегодня впервые в жизни провели сухую иммерсию (изолированное нахождение в воде, что связанно с вопросами невесомости — ред.). Ребята там находились и пять, и шесть суток, а планируется провести там 21 день». Пишу в ответ: «Замечательно, но более 40 лет назад Ваш покорный слуга провёл 56 (!) суток в рамках подобного эксперимента».

Что Вы ощущали тогда?
— Не буду вдаваться в подробности, но оказалось, что долговременная невесомость имеет самое негативное влияние на организм человека. Наша двойная система кровообращения начинает работать по малому кругу. Кровь приливает к голове. Поэтому первые-вторые сутки космонавтов не показывают. Во время адаптации у них обычно одутловатые лица. На перепад давления реагирует весь организм. Мозг даёт ему сигнал о выводе жидкости, и через день-два космонавты адаптируются. Но если ничего не предпринимать, то процесс возобновляется, что может привести к обезвоживанию, при котором из организма выводится вся таблица Менделеева. И здесь начинается цепная реакция потери физиологических данных.

В 1970 году Андриян Николаев и Виталий Севастьянов осуществили 18-суточный полёт и установили рекорд. Пространство у них было замкнутое, они были практически обездвижены. После возвращения космонавты не могли самостоятельно выбраться из капсулы, сердечная деятельность оставляла желать лучшего.

Наука такого не ожидала. Необходимо было както преодолеть невесомость. Но где взять её на Земле? На самолёте для этого делается горка 25—27 секунд. Подобных горок можно сделать много, но по длительности пребывание на орбите ни с чем не сравнимо.

Выяснили, что самая подходящая имитация невесомости на Земле — гидросреда. В итоге сотрудники Института медико-биологических проблем нашли оригинальный способ погрузить в неё человека — сухая иммерсия. Впоследствии она использовалась и в медицинской практике для лечения различных болезней. В 1972—1973 годах мне довелось стать первопроходцем. На поверхность небольшого бассейна набрасывалась специальная непромокаемая ткань, а поверх погружался я. Начинали испытание с одних суток и постепенно увеличивали время.

Вы продержались 56 дней…
— Евгений Борисович получил разрешение на 28 дней. Но мы договорились, что если эксперимент пойдёт успешно, то попробуем сделать вдвое больше. Нужно было снова получать разрешение. Пока этот вопрос решался, я пытался себя настроить на любой исход.

Было тяжело психологически?
— Я бы не сказал. К продолжению был готов. Боялся другого: что комиссия нам откажет. Не дай Бог после этого не смогу показать заданные результаты в дальнейших испытаниях. После эксперимента с сухой иммерсией я шёл отрабатывать перегрузку, чтобы посмотреть возможности организма.

Космонавты, побывавшие в космосе, отмечали, что сухая иммерсия — более серьёзная нагрузка для организма, чем невесомость. В первом случае организм получает резкую смену давления, во втором — всё происходит постепенно, более мягко.

У каждого человека есть свой предел. Вас постоянно обследовали?
— Несомненно. Науке было важно получить положительные результаты, поэтому использовался дифференцированный индивидуальный подход. Выявляли, какой человек теоретически какое испытание выдержит. Но были и такие, чьё состояние здоровья позволяло им участвовать в очень многих испытаниях. В их числе был и я. Нас хотело «заполучить» каждое подразделение. Обычно после одного испытания необходимо время на восстановление, а меня пытались сразу же задействовать в другом. И, вроде, гордишься, что хотят поработать именно с тобой, и прилагаешь все силы, чтобы никого не подвести, но понимаешь: ресурсы твоего организма расходуются, и тебе необходимо время на отдых.

По Вашим ощущениям, насколько испытания выбивали из привычного ритма? Сколько занимал процесс восстановления?
— Выбивало всех, но к нормальным условиям адаптировались по-разному. Если перед испытанием нужно себя настраивать и мотивировать на достойное проведение эксперимента, то после — на быстрое восстановление. После испытания отправляешься в стационар и возвращаешься в обычную жизнь. Смотришь на людей и думаешь: «Вот люди едут. Куда они едут? Зачем?» У каждого своя жизнь. И ведь они ничего не знают о невероятных испытаниях, которые проводятся. Люди уже на Марс «летают»!

Есть книга недавно ушедшего из жизни Бориса Бычковского «Наземные космонавты — первопроходцы космических трасс, 1953—2004» об испытателях 1960-х годов, на долю которых выпала огромная нагрузка.

Вы не пробовали подать заявку на полёт в космос?
— Зачисление в группу подготовки означало бы конец испытательской деятельности. При этом, даже попав в отряд космонавтов, можно было лет 10—15 никуда не полететь. Это отдельная история — драма неполетевших. Поэтому я говорил, что лучше журавль в руках, чем синица в небе.

Мой друг, Герой России Евгений Кирюшин, загорелся и подал заявление, а я понимал, что это сейчас мы герои, но всё может поменяться. Плюс критерии менялись день ото дня, требовалось всё больше.

Мы могли бы, конечно, попасть в группу подготовки по результатам наших работ, но этого было бы мало. Когда через два года встретились с Женей, он подтвердил справедливость моих предположений.

Можно сказать, что Вы сделали гораздо больше для освоения космоса как испытатель, нежели могли сделать как космонавт?
— В тот момент абсолютно точно да, намного больше. Исследования, в которых мы участвовали в качестве испытателей, позволили решить функционально многие ключевые задачи.

Хотел бы перечислить имена моих ныне здравствующих друзей и коллег из разных наборов: Фёдор Шкиренко, Владимир Ященко, Наум Карлман, Григорий Оноприйчук, Алексей Кутья, Владимир Щербинский, Александр Арапов, Владимир Вацура, Тимофей Эрзин. Мы были первыми, на ком отрабатывались космические технологии.

Хотел бы расспросить о системах аварийного спасения.
— Что в авиации, что в космосе возможны экстремальные ситуации. Например, разгерметизация корабля. Это то, на чём попались Владислав Волков, Георгий Добровольский и Виктор Пацаев в 1971 году, когда возвращались на Землю.

У нас в организме 78 % азота. Азот — страшная штука: при падении давления он начинает закипать, расширяться. Особенно в тех местах в организме, которые мало омываются кровью. Из крови его вымывать легко, а там, где доступ к суставам, отделам головного мозга — труднее.

Декомпрессия может иметь взрывной характер — резкое понижение давления. Так же как и в высотной авиации, требуется десатурация.

Отработку проводили в камере декомпрессии, где после подключения к аппаратуре при закрытом гермошлеме в течение часа я дышал чистым кислородом, чтобы вымыть им азот.

Через час надеваю специальные перчатки и чуни. Через определённый период времени будет нажата кнопка, и произойдёт перепад давления. От давления, которое находится в камере, до высоты 50 км (космической высоты) перепад произойдёт за треть секунды (!). Приводятся в работу системы перезапуска, избыточного давления под гермошлемом, системы наддува, системы насыщения кислородом. На этой высоте отрабатывается заданная программа, а потом медленно начинаешь спускаться по давлению. Иногда спуск может быть аварийным в силу каких-то обстоятельств.

Довелось участвовать в подъёмах в барокамере на высоты 32 и 37 км, принимал участие в отработке ситуации взрывной декомпрессии. Находился в условиях, имитирующих внезапную разгерметизацию космического корабля.

Космонавты были в курсе всех испытаний?
— Они внимательно следили за нашей работой, потому что от неё зависели многие вещи, которые влияли на безопасность полётов. Но им хотелось не прочитать какие-то отчёты, а узнать обо всём из первых уст.

Однажды после испытания общались с Юрием Алексеевичем Гагариным. Это был 1968 год. Он уже тогда был в руководстве отряда космонавтов в чине полковника. Мы давно знали друг друга, но это не значит, что каждый день встречались. Он, как и все космонавты, очень интересовался нашей работой.  

Нам предстоял важный барокамерный эксперимент — выяснить, как сможем отработать в системе потери кислорода. На первый взгляд, звучит просто, на самом деле всё не так.

Барокамеры бывают разного вида: барокамеры, сурдокамеры, жарокамеры, барокамеры взрывной декомпрессии. В сурдокамере, где находишься без звука энное количество дней: пять, десять... Если там пролетит муха в какой-то момент, она по мощности будет равна реактивному самолёту, пролетающему прямо над твоей головой!

То есть любое внешнее воздействие, любой звук воспринимаются совершенно иначе. В обычной жизни не обращаешь внимания: машина едет, троллейбус «щёлкает», весь мир вокруг тебя шумит… А когда ты на станции, это очень важное явление.

Белый шум?
— Работают воздушные компрессоры и прочее оборудование. Поэтому, если вдруг на станции возникнет тишина, ситуация для космонавтов жуткая. Следовательно, что-то происходит. Возможно катастрофическое. Нужно искать. Всё должно шуметь.

Мы с Женей работали под руководством Анатолия Сергиенко. Анатолий Викторович ставил задачу поработать в экстремальной ситуации, близкой к катастрофической — в условиях потери кислорода.

Находились в камере, где начало падать количество кислорода, а уровень углекислого газа — расти. Углекислота, норма которой 0,02 %, растёт быстро — 1 %, 2 %, 3 %... Для сравнения приведу нормативы: на подводной лодке уровень углекислоты в 3 % считается катастрофичным. Дыхание участилось. Но уровень углекислоты продолжал расти — 4 %, 5 %. Тяжелейшая ситуация.

Дыхание участилось до 40 раз в минуту. Лица стали мордами синюшного цвета. Глаза закрыты. Женька выдавливает из себя: «Серёга, задыхаюсь. Минут через пятнадцать сдохну». А я неожиданно для себя отвечаю: «Подожди минут двадцать. У нас с тобой прорастут жабры и перейдём на жаберное дыхание».

Посмеялись.

И вдруг что-то начало происходить... Началась адаптация. Она продолжалась определённое время, стало легче, что позволило нам продолжить работу и кое-что ещё перетерпеть. Так мы с Женей отработали 30 суток при уровне в 5,2 %!!!

Наука ликовала. Отдельный вопрос, какие по следствия для организма человека...

Вы отрабатывали системы катапультирования более 50 раз. Помогли те испытания в создании космических систем?
— Помогли и, в первую очередь, в создании системы аварийного спасения на базе имеющихся показателей состояния человека, переносимости им мгновенной перегрузки. В данной системе важна не только идея, но и физиология. Необходимо, чтобы перегрузка, с которой отстреливаются люди, не наносила существенного вреда здоровью.

Например, в 1983 году произошла катастрофическая ситуация взрыва ракеты на старте. На корабле находились Геннадий Стрекалов и Владимир Титов. В тот момент команду катапультирования давали живые люди, которые сработали дополнительно к автоматической системе. Чтобы дать команду на отстрел, нужно было два ключа. Два человека, не задумываясь, должны были взять на себя эту ответственность. Это произошло мгновенно, и люди были спасены.

Можно произвести катапультирование, а что толку, если человек лишится жизни из-за перегрузки? Нужно совершить сотни отстрелов с различными видами ускорения, чтобы всё посмотреть и отработать систему безопасности. Самым важным было сохранить жизнь и здоровье людей.

В ходе имитации аварийных ситуаций как происходило катапультирование?
— Много лет назад катапультирование было на сверхзвуке, в аэродинамической трубе. Чтобы произвести катапультирование на сверхзвуковом потоке, нужно, чтобы воздух был абсолютно чистым, то есть его нужно фильтровать несколько суток. Потому что если вдруг в этот воздух попадёт, условно, миллиметровая металлическая частичка, то на этой скорости она пробьёт сталь.

Катапультирование — ужасная штука. Космонавтов, конечно, врасплох не застанет, потому что ют их характеристикам и параметрам тела. Но когда ты находишься на катапульте, там важно всё: посадка, совмещение позвоночника по оси, само крепление.

В противном случае негативных последствий не избежать. После катапультирования в организме происходят такие изменения, которые сразу видны в анализах: количество лейкоцитов возрастает многократно. Могут быть и серьёзные травмы.

Особенной была и история Вашего награждения…
— За мной числилось более 100 испытаний. Наши руководители Татьяна Николаевна Крупина и Георгий Петрович Михайловский вызвали меня и объявили, что подготовили представление о присвоении звания Героя Советского Союза. Это был далёкий 1975 год. Ребята очень за меня радовались. Но награду я получил гораздо позже. Только спустя 22 года, 17 ноября 1997 года главой государства был подписан указ. А 12 марта 1998 года президент Российской Федерации пригласил в Кремль четвёрку испытателей – Владимира Цветова, Виктора Костина, Евгения Кирюшина и меня – и вручил нам Звёзды Героев России.

Сергей Иванович, технологии не стоят на месте, многое усовершенствовано благодаря Вашим личным заслугам. Над чем сегодня работают испытатели?
— Институт медико-биологических проблем РАН занимается исследованиями долговременных полётов в космическое пространство. В ближайшей  перспективе — Луна, Марс. Луна — как промежуточная сырьевая база и площадка подскока, Марс — как объект освоения. Илон Маск ставит вопросы колонизации Марса, что теоретически возможно,  но надо разобраться с радиацией. Иначе это билет в один конец. Среди интересных теорий, например, освоение планеты и наделение её атмосферой, что вполне может быть когда-нибудь реализовано.

Без Земли люди не смогут жить, наша сила здесь, но человечеству, так или иначе, придётся решать вопросы продолжения жизни генотипов, и бесконечная Вселенная нам в помощь.

Спасибо за интересный разговор.