ТЕБЕ ЗА МЕНЯ НЕ ПРИДЁТСЯ КРАСНЕТЬ…

Спецы воевали на основных направлениях и фронтах Великой Отечественной войны. Под Москвой, блокадным Ленинградом, в Сталинграде, на Курской дуге, в Белоруссии, освобождали Польшу, Чехословакию, Румынию, Венгрию, дошли до Берлина.

Гвардии младший лейтенант, командир взвода управления артполка Владилен Ташев боевой путь прошёл от Москвы до Секешфехервара (Венгрия). Сохранилось его последнее письмо маме: «Здравствуй дорогая мама! Мама, ты, наверное, заждалась ответа на твоё письмо. Но, дорогая, я не мог этого сделать вплоть до сего дня. Всё это время проходило в учёбе и подготовке к отправке на фронт. Думал ли я, мама, когда, что заеду так далеко. После Житомира позади остались Украина, Молдавия, Румыния, и наконец я оказался в Венгрии. Скоро, наверное, придётся встретиться с фрицем. Постараюсь, чтобы тебе за меня не пришлось краснеть, а всем обиженным и ограбленным не пришлось на меня быть в обиде за мягкость к немцам. Не будет им никакой пощады… Твой Владилен. Действующая армия, 23 февраля 1945 года».

16 марта 1945 года Владилен Ташев погиб при освобождении Секешфехервара. Похоронен с отданием воинских почестей в этом древнем венгерском городе.

Приказом народного комиссара обороны от 26 октября 1943 года было введено обязательное ношение погон. Вероятнее всего, свои погоны ребята смогли примерить лишь после возвращения домой.

С февраля 1944 года началась реэвакуация спецшкол в места их прежних дислокаций, при этом часть из них была расформирована. Вернулась в Москву и 2-я спецартшкола, но уже на новый адрес: Переведеновский переулок, дом 11. Через два года, как и другие спецартшколы по всей стране, она будет закрыта.

Из воспоминаний Владимира Дергачёва: «Василия Сталина на „личном“ авто должны были привозить, а если более точно, подвозить к ступеням нашей школы, но Васька был противником всего этого, считал показухой и всячески противился установленным сверху правилам. Заставлял водителя останавливать авто за несколько переулков от школы, чтобы его никто не видел, и оставшуюся часть пути шёл пешком. Своего охранника просил идти, отставая от него на несколько шагов. Если Вася шутки ради прибавлял шаг, а то и вовсе переходил на бег, ныряя по пути в подворотни, несчастному телохранителю ничего не оставалось, как идти ускоренным шагом, а то и бежать за ним, стараясь не выпускать его из виду. Ваську это иногда забавляло, а в большинстве своём раздражало. Но отказаться от услуг телохранителя он не мог — отлично понимал, кто дал такое распоряжение.

Про его охранника мы знали, но старались не задавать лишних вопросов. Это было небезопасно даже для нас… Интересно, знал ли про Васькины чудачества его отец? Наверно, знал».

асилия любили приятели за общительность, смелость и отзывчивость. Учителя скрыто недолюбливали за нерадивость и неуправляемость. Он был взбалмошным, но в то же время с очень доброй, щедрой душой, мог с любым знакомым и незнакомым ему человеком поделиться последним и считал это в порядке вещей.

Из воспоминаний Александра Захарова: «Меня избрали старостой 10-го класса. Я дружил с Васей Сталиным. Из общения с ним больше всего запомнилось, что Василий пытался научить нас курить знаменитые в то время любимые папиросы его отца „Герцеговина флор“. Конечно, это делалось в тайне от учителей. После занятий класс оставался играть в футбол, который в это время был очень популярен среди нас, мальчишек. Василий привозил с собой прекрасный кожаный мяч.

Для обмена с нами привозил также и хорошие ручки — вечное перо фирмы „Паркер“. Все писали тогда ручкой с пером № 86, макая его в чернильницу.

В основном мы не считались с именитостью, у нас были свои законы, и если кто их нарушал, то получал хорошую взбучку.

Кроме должности старосты класса у меня была ещё одна, не менее важная — член педсовета. Благодаря ей я знал, что ежемесячно наш классный руководитель выезжал в Кремль для доклада И. В. Сталину об учёбе его сына. Учился Василий весьма посредственно, и классному руководителю было тяжело докладывать об этом отцу».

«В нашу квартиру зашли какие-то люди в штатском,— продолжает Орест Владимирович.— Спросили отца. Он тогда был в Москве, искал работу. Убедившись, что его нет дома, неизвестные вернулись в машину и стали ждать его возвращения. Вы можете себе представить, что пережила моя мама. Это же 1938-й год. Арестовывали чуть ли не каждого третьего. Она уже мысленно прощалась с отцом. Когда он вернулся, его пригласили в машину, но… в тюрьму не увезли, а вручили письмо от Сталина…»

Когда он вскрыл конверт, то первое, что бросилось в глаза, письмо было написано простой перьевой ручкой самим Сталиным, а не напечатано на машинке секретарём. Это письмо для семьи Мартышина стало некой охранной грамотой, которая в скором времени сыграет судьбоносную роль.

Вскоре его вызвал на личную беседу народный комиссар просвещения Владимир Потёмкин. Итог беседы был предсказуем — предложение (!) вернуться на прежнюю должность во 2-ю спецшколу. Личное послание вождя, вставшего на защиту учителя, произвело эффект ледяного душа на чьи-то слишком горячие головы. Зная о письме, в Наркомпросе тем временем решили подстраховаться: директора и завуча 2-й Московской специальной артиллерийской школы сняли с занимаемых должностей.

Из воспоминаний Ореста Мартышина: «Отец мне рассказывал про обыск в нашей квартире. Поводом для визита непрошенных гостей явилось заявление, которое было отправлено на Лубянку кем-то из 2-й спецшколы. Его автор обвинял учителя истории 2-й Московской спецартшколы Владимира Мартышина в том, что тот „законченный троцкист“. Обвинение серьёзное. Тянуло на всем известную в ту пору статью 58.10 — „антисоветская агитация и пропаганда, содержащие призыв к свержению, подрыву, ослаблению советской власти или совершению отдельных контрреволюционных преступлений“. Самым суровым наказанием по этой статье были расстрел или объявление обвиняемого врагом трудящихся с конфискацией имущества и т. д.

Тем же летом 1938 года с Лубянки этот компромат переслали в Московскую городскую прокуратуру. Там быстро возбудили дело. В те времена подобные дела заводились оперативно и таким же образом, по понятным причинам, оперативно завершали. Прокурор дал санкцию на обыск и арест моего отца, и следственная группа отправилась по уже известному в НКВД и прокуратуре адресу. В составе той группы был Владимир Шафир (в 1938 году —практикант в Московской городской прокуратуре). С его слов, искали компрометирующие документы, письма, фотографии и случайно наткнулись на конверт, который по внешнему виду ничем не отличался от всех остальных, кроме его содержания. В письме вождь народов требовал проявлять более решительные меры в воспитании сына, Василия Сталина».

Вот небольшие выдержки из объёмного текста письма: «Преподавателю т. Мартышину.

Ваше письмо о художествах Василия Сталина получил. Спасибо за письмо.

Отвечаю с большим опозданием ввиду перегруженности работой. Прошу извинения…
Я рад, что в Вашем лице нашёлся хоть один уважающий себя преподаватель, который поступает с Василием как со всеми и требует от этого нахала подчинения общему режиму в школе…

Мой совет: требовать построже от Василия и не бояться фальшивых шантажистских угроз капризника…

Будете иметь в этом мою поддержку.
Привет!
И. Сталин
8.VI.38 г.»

После прочтения письма желание проводить дальнейший обыск и уж тем более арестовывать у непрошенных гостей отпало. Обыск прекратили, а прокурор Москвы некоторое время решал непростую задачу: каким образом прекратить дело Мартышина.

Разумеется, тот был восстановлен в прежней должности на прежнем месте работы. О своих занятиях с Василием, руководствуясь просьбой быть более требовательным, информировал Сталина (сокращённый вариант письма):

В артиллерию не хотел
Из воспоминаний Степана Микояна: «В артиллерийскую школу попал случайно, я туда не стремился. Когда поступал, даже не знал её специализацию. Дело в том, что в сентябре 1937 года стало известно о создании в системе Наркомпроса средних военных спецшкол для обучения мальчиков, начиная с 8-го класса. Туда гурьбой поспешили ребята, в том числе и я вместе с друзьями Тимуром Фрунзе, Васей Сталиным, Артёмом Сергеевым и другими. Сразу не было сказано, что школа артиллерийская, просто военная. Объявили, что она  будет артиллерийская, только когда мы уже отучились вторую четверть. В артиллерию я не хотел, хотя учиться было интересно. Учащиеся не находились на казарменном положении — жили дома. Кроме обычной программы средней школы мы изучали предметы военного профиля, в том числе артиллерийское дело и строевую подготовку. Летом нас направили в военный лагерь (недалеко от Кубинки), где мы жили в солдатских палатках, подчиняясь положениям Устава внутренней службы Красной Армии, ходили в походы с винтовками, изучали артиллерийские орудия и методы стрельбы. 1 мая 1938 года участвовали в параде вместе с регулярными частями на Красной площади. До этого подростки в парадах участия не принимали, Суворовских училищ тогда не было, мы былипервые».

Групкомсорг
Из воспоминаний Георгия Возианова: «Тимур Фрунзе показался мне при первом знакомстве человеком необычным, из какого-то далека. Учился он в параллельном классе. Тимур и его сестра Татьяна, раноосиротевшие, жили в семье маршала К. Е. Ворошилова. Было вполне логично, что Тимур поступил учиться в спецшколу. Учился он легко, был отличником, а главное — хорошим товарищем. Пользовался большим авторитетом, был единодушно избран групкомсоргом. Часто не соглашался с мнением директора и комсорга, когда нужно было кого-то пропесочить, за что и пострадал — его заменили более покладистым. В общем, был он нормальным мальчишкой, склонным к невинным шалостям и совсем не похожим на того пай-мальчика, каким его описывают авторы некоторых книг».

Четырежды ранен
«Генерал-лейтенант Артём Фёдорович Сергеев, сын известного партийного и государственного деятеля Фёдора Андреевича Сергеева (партийная кличка Артём), погибшего в 1921 году при испытании  аэровагона и похороненного на Красной площади, соратника И. В. Сталина. Артём до 16 лет жил в семье Сталина и, конечно, был дружен с его сыном Василием. Вместе с ним поступил в спецшколу. После её окончания, в отличие от своих друзей Василия Сталина, Степана Микояна и Тимура Фрунзе, которые мечтали о небе, Артём отнёс документы во 2-е Ленинградское военное училище. Уже 26 июня 1941 года принимал участие в боях. Учился в Артиллерийской академии и Академии Генерального штаба.

Был четырежды ранен. Награждён многими орденами, в том числе орденом Жукова» (из воспоминаний Георгия Возианова).