— Пятьдесят лет, как вы впервые снялись в кино. Большая, да ещё и заглавная роль в «Истоках»…
— Было такое. С теплотой вспоминаю свой первый кинематографический опыт. Учился на втором курсе. Находиться на съёмочной площадке вместе с мэтрами — Иваном Лапиковым, Владиславом Стржельчиком, Николаем Олялиным, Алиной Покровской — счастье. Они подарили возможность общения, давали советы, поддерживали.
Кино всегда привлекает — дарит широкую известность, а в случае успеха — популярность и любовь зрителей. Не хочется кокетничать, но представьте: идёшь по улице, а люди подходят и спрашивают, можно ли вас потрогать. Я не мог ходить в столовую, потому что берёшь ложку супа, вокруг все смотрят: вот он ест, а вот проглотил. Ужасно утомляло. Потом привык и перестал об этом думать. Театр, надо сказать, тоже имел тогда большое значение, были прекрасные статьи, которые писали прекрасные критики, театроведы.
— Всесоюзное признание принесла вам роль инспектора Лосева. Полагаете, такие люди сегодня есть?
— Главный герой — молодой человек с горящими глазами, принципиальный, порядочный. Он смело идёт против бюрократической системы и её криминальных пороков. Когда мне предложили эту роль, отнёсся довольно спокойно — просто одна из. И сценарием не был восхищён. Но прочитал в газете статью про молодого милиционера, который противостоял рецидивистам. Его спросили: «Почему вы это делаете?» Он ответил: «Когда обижают пожилого человека, то я думаю — это мой отец, если женщину — это моя мать. Без ощущения сопричастности работать не могу». И я понял, что надо показать человека, который будет своим для каждого, чтобы его хотели видеть, чтобы он входил, и все понимали — наш человек. Кстати, в отличие от многих коллег по цеху, считаю, что положительного героя играть сложнее.
— Вам довелось сниматься у Киры Муратовой. Чем запомнилось общение?
— Кира Георгиевна запустила проект «Княжна Мэри», решила экранизировать произведение Лермонтова «Герой нашего времени». Главную роль Печорина предложила мне. Каждый вечер в Одессе, в её маленькой квартирке на Французском бульваре, в смежных комнатушечках собиралась компания. Володя Высоцкий, Слава Говорухин, который доказывал, что только тот, кто знает наизусть всего «Евгения
Онегина», может считаться интеллигентным человеком; Рустам Хамдамов — гениальный художник, которого я сначала принимал за парикмахера и две недели, пока Кира мне не объяснила, кто он такой, рассказывал ему, как снимается кино. Мы сидели, смеялись, разговаривали, обсуждали. Всем хватало места, было уютно, по-душевному тепло.
— Уникальное ощущение пространства… Оно очень характерно для шестидесятников.
— Именно! Во второй половине дня шли на Одесскую киностудию. Что-то снимали во дворе, и вся Одесса высыпала посмотреть, как работает Кира. В эти моменты ощущал себя её самым любимым артистом. Видел, как она восхищается мной, а я восхищался ею. Какое наслаждение, какое счастье, когда тебе хочется, чтобы происходящее длилось как можно дольше...
Но пришла беда откуда не ждали. Вышел циркуляр Министерства культуры Украины, в котором говорилось: режиссёра-постановщика лишить должности, далее — запрет на профессию. Производство кинокартины «Княжна Мэри» закрыли. Мотивация — искажение русской классики. Киру Муратову на 12 (!) лет отлучили от кино. Тогда думали, что навсегда. Но наша дружба продолжалась, мы переписывались. Позже всё же снялся в пяти её картинах.
А теперь о понятии «успех». Специально к нашему разговору достал из личного архива последнее письмо от Киры, которое она написала «своему артисту». Последнее. Можно иметь успех, узнаваемость. Но подсознательно важно, чтобы люди, которые для тебя авторитет, сказали: то-то и то-то ты сделал хорошо, верно.
«Драгоценный (чтобы к молодому артисту так обращаться!), прекрасный, ни на кого не похожий, любимейший мой артист Юрочка Шлыков. Помню, как Вы бесконечно репетировали «Княжну Мэри», так и не снятую, помню «Перемену участи», вашего блистательного адвоката, священника «Чеховских мотивов» и смешного доктора, чувствительного милиционера. Всё подробно стоит перед глазами. Было так радостно всегда рядом с Вами. Так хорошо, что это было». Для меня слова «так хорошо, что это было» — самая высшая оценка признанного профессионала.
— Расскажите о службе в легендарной «Таганке».
— Из Одессы вернулся в Москву. Устроился грузчиком на Дзержинскую овощную базу. Вполне хорошая там собралась компания: химики, физики, кое-кто из криминала. Между прочим, криминал неплохо разбирался в кино и театрах.
Разгружал ящики с овощами и фруктами. Зарабатывал 5—7 рублей за ночную смену. Через полтора месяца узнал, что Юрий Любимов устраивает просмотр артистов для пополнения труппы. Естественно, рванул туда и оказался последним в списке.
Показы — самое унизительное для артиста. Нужно сыграть два отрывка, чтобы организаторы решили, хороший ты артист или нет. Народа тьма. Претендентов постоянно останавливают.
Знаете, какое слово для артиста обиднее всего? «Спасибо». Ты в ответ: мол, я ещё могу! Но это уже никому не нужно...
Начал я тогда играть первый отрывок, дошёл до середины текста и слышу то самое: «Спасибо!» Медленно побрёл по коридору, и вдруг голос Юрия Петровича: «Шлыков, ко мне в кабинет!» Разворачиваюсь, открываю дверь и стараюсь через волнение понять, что он говорит. А Любимов сразу, без заходов: «Садись, и значит так: я приступил к постановке спектакля «Ревизская сказка». Художник Боровский сделал макет, Шнитке пишет музыку, и у меня будет два Гоголя…» Тут он перехватывает мой взгляд: «Да взял я тебя, взял». И у меня наступает эйфория: «Вот дурачок,— думаю,— со мной великий человек разговаривает, а я…»
С того момента началась другая жизнь. Много работы, и сама атмосфера… Не могу сказать, что абсолютно благостная, но это было всё-таки братство. Высоцкий, Шаповалов, Золотухин, Смехов Веня, Лёня Филатов, пишущий стихи, книги… Все знали его вирши, но никто не относился к ним как к шедеврам, впрочем, как и он сам. Ваня Дыховичный, Ваня Бортник, Саша Пороховщиков, Гоша Ронинсон, Инна Ивановна Ульянова… Легенды.
Люди стояли на площади и за любые деньги готовы были купить билеты на их спектакли… А в зале всего 450 мест…
— Билет на «Таганку» — это даже не в Большой, не в Кремль — в какие-то иные художественные сферы.
— Попасть туда было действительно невозможно, а уж попасть в труппу… Ещё когда в массовке играл, ко мне относились как к небожителю.
Несмотря на крики Любимова, который этим заводил себя, чтобы находиться в тонусе и творить, была какая-то сердечность, особая атмосфера, когда неважны внешние атрибуты — декорации, костюмы. Харизма, энергетика… свет — вот что было определяющим. Культовые постановки — «Десять дней, которые потрясли мир», «Добрый человек из Сезуана», «Товарищ, верь», «Маяковский», «Антимиры», «Гамлет». Всё основывалось на личностях.
Я, кстати, единственный, кто ушёл из «Таганки» по собственному желанию.
— Что побудило вас?
— Амбиции… В театре было 15—17 человек, на которых Юрий Петрович ставил весь репертуар. Пробиться в эту когорту не получалось. Глядя на меня, глаз худрука не загорался…
Однажды после спектакля, который я ставил со студентами, одному из них сделал замечание, а он смотрит куда-то через мою голову. Оказалось, в дверях стоял Анатолий Эфрос. «Мне спектакль очень понравился, вы верно делаете замечания, спасибо»,— сказал, повернулся и ушёл. И возникло такое облако теплоты, сердечности, иронии, чего, наверное, мне очень не хватало.
Уйдя из театра, я поступил в аспирантуру ГИТИСа и стал преподавать в Театральном училище имени Щукина.
— Репертуаром, в котором были задействованы в Театре Вахтангова, удовлетворены?
— У артиста всегда присутствует чувство неудовлетворённости. Стараюсь всё делать честно, чтобы публика приняла. Бывало, что когда спектакль уже снят с репертуара, вдруг понимаешь, как его надо играть.
Готовясь к роли, тщательно разбираю литературный источник, часто хожу по музеям, чтобы прочувствовать атмосферу времени написания пьесы, смотрю фотографии… Это помогает сделать образ объёмным.
— Как решились поставить спектакль «Собака на сене»? Ведь был прекрасный музыкальный фильм, который зрители до сих пор помнят и любят. Вызов?
— До этого я уже ставил спектакли в училище со своими студентами. Художественный руководитель Михаил Ульянов несколько раз смотрел мои работы. Однажды ранним утром раздаётся звонок: «Вас срочно вызывают к директору». Войдя в кабинет, увидел Михаила Александровича и Юрия Газиева. Они с порога: «Юра, надо поставить спектакль». Стали перечислять пьесы, и вдруг: «Всё, «Собаку на Сене» будешь ставить. Название привлекательное, срочно надо запускать!» Я похолодел, и только молодость из отчаяния в отчаянность меня перенесла… «А вот поставлю, поставлю»,— говорил себе. Захотелось этой работой объяснить, что любовь — чувство, которому надо соответствовать,— высочайшая награда!
Дело было за малым — найти философский камень, который элементы превращает в золото. В театре иногда и такое случается: можно прекрасно разобрать пьесу, проанализировать характер, придумать костюмы, пространство, музыку. Но в итоге не возникает вольтовой дуги, связи между сценой и залом, между артистом и зрителем. Нужна какая-то формула, которая создаст гармонию, всё подчинит этому философскому камню. И такая формула нашлась в стихотворении Блока «И только влюблённый имеет право на звание человека». На этом построил работу с ребятами, они до сих пор вспоминают наш спектакль. Он имел большой успех у зрителей и получил хорошие отзывы профессионалов.
Самый гениальный человек в театральном мире, Константин Станиславский, сказал: «Искусство должно открывать глаза на идеалы».
— Расскажите немного о ваших увлечениях, чем отдыхает душа?
— Я человек немного ленивый, созерцатель, могу бесконечно наблюдать, как падает листочек. Правда, больше трёх дней просидеть на одном месте — не для меня. Когда учился в Щукинском, великая женщина Ирина Александровна Антонова разрешила пускать студентов театральных вузов бесплатно в Музей изобразительных искусств. Там было тепло и красиво. Остановишься у какой-нибудь картины и смотришь, смотришь… Мысленно с художниками беседуешь...
Люблю просто гулять по городу. Если выезжаю за границу, люблю смотреть, как сидят в кафе обычные горожане, как говорят, интересен уклад их жизни. Хоть и плохо разговариваю на иностранном языке, но парой слов перекинуться могу.
За городом, если выбираемся в лес, хожу, можно сказать, без цели,— не умею собирать грибы.
— Юрий Вениаминович, хочу поблагодарить вас за открытый и душевный разговор. Следующий год юбилейный для вас. Пусть исполняются мечты и планы.
— На Востоке говорят: нельзя хлопнуть в ладоши одной рукой. Благодарю вас за умную беседу.