300 ЛЕТ ИМПЕРИИ: УРОКИ УСВОЕННЫЕ ИЛИ ЗАБЫТЫЕ

Дата: 
25 октября 2021
Журнал №: 
Рубрика: 

На протяжении двух столетий со дня основания Российской империи Петром I и до её гибели наша страна знала как взлёты, так и падения. Но и теперь бывает сложно осознать, каким образом нам удалось совместить высокую жизнеспособность империи и катастрофический её развал в 1917 году.

Текст: Сергей Солодовник

Приращения земли и не только
Весьма часто, можно сказать, почти повсеместно империи у современников находятся в прямой параллели с территориальными приобретениями. Начиная с Александра Македонского, стремительные захваты чужой земли считались успехом в импер-

ском строительстве, утраты земель — поражением. Над владениями Британии несколько веков не заходило солнце, однако даже Виктория числилась королевой великобританской и лишь через запятую — императрицей Индии. Владевший всей Евразией от Тихого океана и до Адриатики великий Чингисхан не примерял на себя имперскую корону, поскольку китайская империя была лишь одним из улусов его державы. Ведь если ты подчинил себе империю, зачем тебе титул и регалии слабака?

Примечательно, что и до Петра I русские властители умели приращивать подконтрольные территории крайне высокими по историческим меркам темпами. Само по себе приращение земли ещё не создавало империю. В начале восемнадцатого столетия титул Петра Алексеевича, растиражированный на новых медных монетах, звучал весьма скромно: «Царь и Великий князь». А после присоединения ничтожного по сравнению с Сибирью клочка болот в устье Невы Пётр именовался как «Император и Самодержец Всероссийский».

Дело тут не только и не столько в территориях. Империи прошлого, с которых государи российские брали пример, обладали важным свойством для населявших их народов. При империи должно организоваться такое бытие, которое определит искомое для правителя сознание населения: под империей живётся легче, спокойнее и веселее, чем без неё. Это защита, порядок, возможность расширенного воспроизводства не только товаров и денег, но и человеческих жизней. Так строилась империя Рима, на таких основаниях существовала Византия. Традиция, освящённая временем и опытом.

По замыслу Петра, империя должна была стать центром притяжения для соседних народов и стержнем консолидации для племён, вошедших в неё сравнительно недавно. Внутри производится избыточный продукт, который обменивается с внешним миром для блага подданных. А для этого — рубим окно в Европу! Прорубили, подписали мир, закрепили возможность транзита товаров — значит, заложили прочное основание для империи. Вот сразу же после Ништадского мира и уместно было стать императором.

Всегда ли при преемниках Петра I наша империя стремилась к захватам территорий любой ценой? Уже три сотни лет на Западе гуляют многочисленные версии и списки красиво сочинённого документа под названием «завещание Петра Великого» с конкретными планами экспансии вплоть до покорения мира.

Рассмотрим реальный исторический опыт нашей страны за 200 лет существования Российской империи. С одной стороны, нам не было дела до Северного Кавказа в течение нескольких десятков лет после вхождения Грузии с состав империи. После завоевания Средней Азии имперские власти оставили в качестве самостоятельных анклавов внутри присоединённых областей и Бухарское, и Хивинское ханства.

Потёмкин слёзно умолял Екатерину Великую не присоединять Польшу. И надобно сказать, что окончательное решение польского вопроса далось самодержице нелегко, только с третьей попытки. Решением Петра III мы добровольно ушли из Берлина и Восточной Пруссии, оставив присягнувшего Елизавете Петровне профессора Иммануила Канта наедине со своей совестью. Дойдя до Стамбула в 1878 году, мы не стали присоединять фактически оккупированные Румынию и Болгарию.

Наверняка можно сказать и так: не в контроле над территориями есть смысл и жизнь империи Российской. Освоение и гармоничная жизнь ядра империи представляется значительно более важным фактором, чтобы нам сегодня предаваться унынию по поводу утраченного на Западе и на Юге.

Духовная сфера: и гармония, и раскол

Опыт империи в отношении иноверцев являет собой ряд весьма позитивных примеров. Шаманы у северных народов здравствовали и процветали, мусульманские муллы получали казённый кошт, начиная с Екатерины Великой. Лютеране ставили свои кирхи на лучших местах Санкт-Петербурга. Поляков подавляли не за то, что католики, а за то, что бунтовали, наплевав на присягу. Почти благорастворение в воздусях…

Но при этом внутри великорусской нации продолжался раскол. К моменту учреждения империи более полувека прошло с начала гонений на старообрядцев. А официальная, признанная государем Православная церковь управлялась патриархом, крайне далёким от впадения в ересь папоцезаризма. Для полноты картины припомним, что расколь-ники бежали от притеснений на Север, Восток, Юг, иногда — и на Запад. Заселяя, без государственной поддержки, скорее — вопреки, бескрайние и малоосвоенные земли.

У Петра было несколько вариантов. Первый — просто оставить всё как есть, возможно, смягчая гонения и частично отменяя жестокосердные меры ограничения в правах староверов. Второй — избавить себя от имиджа «антихриста» за счёт возвращения в старый вариант православия. Третий — расколоть раскольников, введя альтернативную Церковь, своего рода «унию» староверов и никонианцев. Вариант вполне реальный: перед глазами Петра — весьма успешный для своего времени опыт по внедрению унии католиков и православных в тогдашней независимой Польше. По сей день он аукается нам через игры Киева с томосом.

При многих альтернативах Пётр выбрал вариант, который можно с некоторым допущением отнести к стратегии цезарепапизма. Патриархат как институт был отменён. Введён Священный синод, своего рода Министерство по делам религий, и тем самым устроен дополнительный раскол уже в лояльной православной пастве.

Решение не пересматривалось вплоть до отречения Николая II. Итог наблюдали современники февральского переворота 1917 года: вдруг всё наше православное воинство перестало массово ходить на молебен и на исповедь. Православные иерархи посылали восторженные приветствия в адрес Временного правительства без упоминания не совсем легитимного отстранения помазанника Божия от престола.

Всё оставшееся от опыта работы империи с православной верой напоминает рассуждения о том, что в интересах политики можно использовать вопросы веры и церковного управления для раскола. И почти никогда не получается применить религию для консолидации. Эта дилемма до сих пор предлагает испытание для нас всех, духовных наследников империи. До сей поры у светских властей выражен соблазн использовать авторитет Русской православной церкви для укрепления своего имиджа, что приводит к весьма успешным пиар-кампаниям по дискредитации как власти, так и Церкви. Например, когда иерархат инициирует массовое храмовое строительство на выделяемых властью участках муниципальной земли, вызывая критику как на себя, так и на местную, и на верховную власть.

На формально-каноническом уровне мы все вроде бы примирились: патриархат РПЦ, староверы, РПЦЗ. Пережиты и избыты травмы имперского периода… Но часть ошибок настойчиво повторяем.

Славянская миссия
Самый простой, очевидный факт, не нуждающийся в архивных изысканиях: империя надломилась, пытаясь защитить братьев-славян. В 1914 году Австро-Венгрия, пытаясь наказать публично заказчиков убийства наследника престола, затребовала расследование на территории суверенного королевства Сербии. Из всех вариантов реакции на жёсткие, но вполне справедливые требования Вены наша империя не нашла ничего лучшего, кроме как объявить сначала частичную, а затем всеобщую мобилизацию.

Напомним, что на начало ХХ века мобилизация означала объявление войны противостоящему блоку. Это как бы сейчас мы или КНДР заявили бы о пуске ракет с ядерными боезарядами по Токио или Сеулу и пребывали в недоумении: почему Америка врезала термоядом по нашим городам-миллионникам?

Но это была уже гибель империи. Кстати, Григорий Ефимович Новых (Распутин) задолго предупреждал царя: не надо соваться в европейские игры, корону потеряешь, да и империи конец придёт. Очень вовремя летом 1914 года Ефимыча пырнули ножичком, а генерал Янушкевич разбил свой служебный телефонный аппарат, дабы не получить от царя отмену приказа о мобилизации. Это были точечные, тактические и крайне эффективные действия по уничтожению страны.

А вот стратегия империи в отношении братьевславян и прочих единоверцев была сокрушительно проигрышной. Николай I выступил защитником православных паломников и монахов в тогдашнем турецком Иерусалиме — Россия получила взятие Севастополя и осталась без кораблей на Чёрном море. Александр II вступился за православных румын и болгар, неблагополучно чувствовавших себя под скипетром турецкого султана — получили немецкие династии в Бухаресте и в Софии, конкурентов на рынке хлеба в Европе и расширение границ Австро-Венгрии. Поддержал Николай II сербских авантюристов и террористов,— получили крах империи в ходе Первой мировой войны.

Бывали иллюзии и меньшего масштаба. В середине XIX столетия часть русских литераторов носилась с идеей солидарности с чехами и словаками, небольшие деньги направлялись в адрес интеллектуалов Праги и Брно, возводились иллюзии и мифологемы среди читающей публики в России. Впоследствии пропагандисты проекта ссылались на безразличие чиновников российского МИДа. Оттого и результаты, мол, такие низкие.

Колоссальные надежды связывались с русинами Закарпатья. Увы, не сработало. На Черногорию рассчитывали, даже династическими связями подкрепили. Не помогло.

Сделаем вывод. Для идеологической работы среди разночинцев, а также в момент мобилизации перед войнами 1877 и 1914 годов призывы к славянскому единству, братству и поддержке срабатывали. Правда, на короткой дистанции и не столько в мобилизуемой массе крестьянства, которым до «братушек» дела особого не было. Публицистическая пресса поддерживала, а потом затухала под гнётом войны и потерь воинов империи. Заметим, что биржевая пресса никогда не была в особенном восторге от попыток проецирования имперского влияния через славянское единство. А этот камертон на тот период был, пожалуй, самым объективным и прозорливым.

Крепкая идеология, но слабый пиар…

Славянское единство было лишь одним из методов мобилизации общественного сознания в поддержку имперских ценностей. Империя в XIX столетии сумела отчеканить два ёмких и устойчивых слогана, к каковым мы обращаемся за неимением лучшего и по сей день. Первый из них, с авторством министра просвещения периода царствования Николая Павловича, до сих пор считается поклонниками империи непревзойдённым: «Православие. Самодержавие. Народность».

В эпоху реформатора-освободителя Александра Николаевича, на «уроках словесности» для русской армии периода реформ Дмитрия Алексеевича Милютина был выработан ещё один девиз для всех чинов императорского воинства: «За Веру, Царя и Отечество». С этим девизом брали Плевну, захватывали Геок-Тепе, умирали на бастионах Порт-Артура и прорывали оборону австрийцев в 1916 году.

Троичность понятий характерна для православного сознания, убедительна со времён греческой классической философии. Идеологическая конструкция для народа и армии отличалась законченностью, непротиворечивостью, устойчивостью.

Однако империя за два столетия постепенно проигрывала в практическом воплощении, в позитивной трансляции этой безупречной идеологической конструкции. Уже Екатерина Великая назвала автора «Путешествия из Петербурга в Москву» бунтовщиком похуже Пугачёва.

Что привело к слабому пиару? Самый частый вариант объяснений — в наличии противодействующих сил. Силы эти представляются либо «тёмными», сиречь жидомасонского происхождения. Либо обрисовывается иностранное влияние, выясняется спонсорство антиправительственной пропаганды со стороны английской или французской разведок, либо германского или австрийского генштабов. Такие версии, даже опирающиеся на бесспорные факты финансирования подрывной иностранной пропаганды, не объясняют слабости собственной проправительственной агитации.

Прямое благодеяние Петра III в адрес дворянства империи, а именно — освобождение от обязательной службы — не было подано в развёрнутом виде с обоснованием и необходимой апологией. Власть ограничилась текстом указа. В результате облагодетельствованное дворянство культивировало массовое недовольство, что вылилось в поддержку переворота Екатерины против Петра.

Меры Павла Петровича, принятые в целях обуздания казнокрадства, наведения порядка на основе всеобщих законов и строгого контроля, не были разъяснены, обоснованы и разжёваны с точки зрения выгод для активного населения. В результате — удар табакеркой в висок в собственной спальне Михайловского замка. Штатная охрана спала с открытыми глазами.

Всяческие послабления, либерализм и вольномыслие, каковые культивировались де-факто на основе политики Александра I, были восприняты в качестве слабости верховной власти, отсутствия воли, стержня и стратегии — куда двигать страну. При всех колебаниях тогдашней «генеральной линии» и воли императора вектор складывался неуклонно в сторону становления гражданских свобод. Но и эта тенденция не была упакована, завёрнута и «продана» правящей и военной элите страны. Антиправительственные недовольства перекочевали из светских салонов в залы собраний масонских лож и офицеров-заговорщиков.

Государственную идеологему окончательно кодифицировал Николай Павлович. На основе опыта восстания декабристов он решил ввести практически тотальную цензуру, но в плане же позитивного пиара система была доведена до полного паралича. Примечательны жалобы Фаддея Булгарина, ревностного «помощника» Третьего отделения, в адрес начальника этого самого отделения Александра Христофоровича Бенкендорфа. Запрещено было, как докладывал с великим сожалением Булгарин, публиковать репортажи о встречах императора с народом, об участии императорской фамилии в публичных праздниках, о путешествии государя по империи. Дозволено публиковать сообщения о такого рода событиях только официальному правительственному вестнику. Прочим верноподданным издателям и журналистам касаться особы государя строжайше воспрещалось самим Николаем Павловичем.

Логика императора понятна: если я приказал считать так и не иначе, значит, будут выполнять приказ, ослушников — наказать, очевидные к пользе Отечества вещи — не объяснять. Удивительным образом, что такие установки по пропаганде внутри страны сожительствовали в уме Николая I с крайней потребностью в ведении активной пропаганды и позитивного пиара для целевой аудитории в Европе. Покупались издатели, журналисты и газеты, поток позитивной информации о России в Европе был, пожалуй, наиболее массовым за весь период двух столетий империи.

Результаты отца по провалу в пропаганде перешли к сыну, внуку и правнуку, каковые столкнулись с пренеприятным итогом: проправительственным писателем или журналистом в России стало быть немодным. Критика и ниспровержение официальных идеологем и трактовок считались делом достойным всякого мыслящего индивидуума. В то время как в европах формировался класс интеллектуалов, объединённых образовательным цензом, в империи окуклились интеллигенты разных мастей, единые в одном — отрицании любого официоза. Ну а цензура привела к тому состоянию ума и душ читающей публики, когда любой нелегальный информационный вброс неизменно вызывал тотальное доверие и приятие. Неподготовленное сознание, ослабленное отсутствием общественных споров и дискуссий в дозволенном цензурою пространстве, с лёгкостью неофитов велось на любые антиправительственные мнения и догмы.

К февралю 1917 года сформировалось несколько центров заговорщиков: военный, думский, великокняжеский, масонский, земгорский, промышленный… Идеологемы у них были разными, представления о прекрасном будущем для России также весьма отличались. Объединяло все группы только одно: тотальное неприятие властной платформы и идеологии «православия, самодержавия и народности».

Сегодня с сожалением наблюдаем часть тех трендов в сфере борьбы за чувства и умы. С одной стороны, ширится поле официальных трактовок и установок, обязательных к исполнению. С другой стороны, растёт рубрикатор запретных тем, фактов и интерпретаций либо на основании «разжигания», либо «оскорбления чувств», либо прямых запретов на основе актов об экстремизме. Опять велика сладость запретного плода, снова становится модным лягать власть и страну.

Надо отметить, что ситуация в перспективе воспринимается тяжелее, чем в имперский период. Тогда была хотя бы официальная идеологема, сейчас по Конституции мы не можем иметь правящей идеологии.

Асимметричный ответ угрозам

Период становления и развития империи преподал немало успешных случаев применения асимметричных ответов и стратегии непрямых действий против подавляющей военной силы противника.

Ещё до основания империи имело место немыслимое поражение парусного флота шведов от галерного флота Петра I при Гангуте в 1714 году, когда Европа более чем сто лет до этого достославного события списала галеры подчистую. А ранее Пётр избегал прямого столкновения с армией Карла XII, пока удар Меншикова по обозу у Переволочны не лишил шведов ядер и пороха под Полтавой.

Решающие битвы против войск Фридриха II в период Семилетней войны мы выиграли благодаря шуваловским единорогам. Хотя пушка уменьшенного калибра и обладала меньшим весом заряда, но убойная сила её картечи на ближних дистанциях выкашивала прусских гренадеров и кавалеристов с небывалой силой. Мобильность облегчённой пушки на поле боя позволяла Петру Семёновичу Салтыкову и Петру Александровичу Румянцеву удивлять и побеждать Фридриха за счёт внезапных и быстрых манёвров артиллерийским огнём.

Второй век империи преподнёс ряд блистательных примеров стратегии асимметричных ответов. Два раза в период Восточной войны 1853—1856 годов британский флот не сумел бомбардировать столицу империи, потому что на фарватере были установлены гальванические мины Якоби и пиротехнические системы Нобеля. Так Россия победила на Балтике передовой по уровню девятнадцатого столетия британский паровой флот минной войной XX века.

В период Русско-турецкой войны 1877—1878 годов наша империя не располагала на Чёрном морени одним броненосцем, в то время как Оттоманская Порта имела подавляющее превосходство на морском театре и по тоннажу, и по огневой мощи. Но шестовые мины русского флота под руководством капитан-лейтенанта Степана Осиповича Макарова заперли турецкий флот в базах. Конечно, кроме тех кораблей, которые мы успели потопить.

Самый продолжительный период успешной стратегии непрямых действий империи пришёлся на вторую половину XIX века, когда британский флот обладал колоссальным преимуществом перед флотом российским. Любое прямое столкновение военно-морских сил привело бы к неизбежному разгрому русской стороны, а отказ от противостояния мог вызвать цепь капитуляций от польского вопроса до уступок на Кавказе и в Средней Азии. Наши непрямые действия заключались в обширной программе постройки и закупки быстроходных крейсеров и в активном и неуклонном патрулировании этими рейдерами главных торговых коммуникаций англичан в мировом океане.

Успех был полным. Без затрат на капитальный, тяжёлый и многочисленный флот мы противостояли британскому давлению и ультиматумам более тридцати лет, при этом подавили польское восстание 1862 года, положили конец войне на Кавказе в 1864 году, решали по своему усмотрению вопросы контроля и влияния в Средней Азии вплоть до Кушки.

К сожалению, опытом противоположного свойства богаты мы не менее того. Перечислим кратко самые неэффективные решения.

В период XIX века гигантские суммы шли на строительство первоклассных крепостей на западных границах России. Расходы на кирпич, бетон и крепостную артиллерию ложились непосильным грузом на военный бюджет, в результате чего рядовой пехотинец за год имел возможность выстрелить из штатного оружия лишь три раза. А ведь ещё в XVIII столетии научились брать самые мощные крепости достаточно быстро.

Накануне 1914 года была принята программа строительства линкорного флота. Ни один из построенных новейших линкоров на Балтике не сделал ни одного выстрела по врагу, но зато снаряды для полевой артиллерии закончились на третий месяц боевых действий.

Заказы вооружений и военной техники у иностранных поставщиков за десять лет от Русско-японской войны и до Первой мировой были колоссальными. В качестве аргумента присутствовали вроде рациональные мотивы: у них качественнее, быстрее и иногда — дешевле. Мы кормили и частично создавали военно-промышленные комплексы как союзников, так и будущих противников. Мобилизационные возможности собственной промышленности в середине 1914 года оказались ничтожными по сравнению с потребностями фронта.

В чём состояли реальные и постоянно действовавшие причины порочных решений? В ряду самых очевидных:

— стремление к гигантомании, копирование логики Наполеона, что «Бог на стороне больших батальонов»;

— в военном планировании работал принцип обороны по всем направлениям с полной гарантией от поражений, что приводило к пассивной оборонительной и одновременно разорительной стратегии;

— преклонение перед опытом Запада, некритичное копирование на своём театре военных действий и против других противников западных образцов, пусть и успешных, но в своей финансово-технологической системе.

К великому сожалению, период Красной империи давал чаще образцы следованию неудачной стратегии империи Романовых. Тухачевский затребовал сто тысяч танков к концу первой пятилетки и долго игрался с универсальной пушкой. Сталин после войны пожелал создать линкорный флот, который устарел в момент атаки японцами Пёрл-Харбора.

Последние несколько десятилетий жизни Красной империи прошли под флагом заказов и создния вооружений и техники на основе «дуэльного принципа». Это был великий соблазн: создать самый мощный танк, самый быстрый истребитель, самую большую ядерную лодку. Хотя уже опыт Второй мировой войны показал, что:

— самые мощные танки легко подбиваются одним пехотинцем с фаустпатроном;

— самые быстрые истребители не могут перехватить баллистическую ракету ФАУ-2;

— большие подводные лодки сильно шумят и легко обнаруживаются гидроакустическими средствами.

Из воспоминаний Л. И. Горшкова о Д. Ф. Устинове: «Какую бы проблему или новую разработку Устинов не обсуждал с главными конструкторами, он всегда просил при оценке эффективности нового оружия оценивать его по эффективности в дуэльной ситуации с аналогичными системами вероятного противника». Позже этот же принцип положил в основу своей работы Я. П. Рябов, преемник Д. Ф. Устинова в ЦК КПСС. Придерживался этого принципа до конца пребывания на посту куратора ВПК в ЦК КПСС и О. Д. Бакланов.

Экономику надорвали, но к локальной войне в Афганистане были не готовы. Гранатомёты в руках моджахедов жгли наши лучшие в мире танки, а их стингеры сбивали наши самые мощные в мире штурмовики. Более серьёзной проверки дуэльного принципа создания вооружений мы избежали.

Заключение

Пока Господь нам помогает вразумлением: мы больше следуем опыту асимметричных ответов империи. Подводный ядерный беспилотник «Посейдон», гиперзвуковая ракета «Циркон» и самый мощный ядерный ледокольный флот в мире — редставляют собой реальную стратегию сдерживания на основе непрямого противодействия. Слава Богу, мы не строим ударные авианосцы, не плодим армаду стратегических бомбардировщиков и не умножаем до бесконечности ядерные заряды и ракеты.

Вот ещё бы с идеологией и агитпропом разобраться…